Уничтожить Париж

Вопрос казался общим, но мы, второе отделение, сидевшие в центре зала, чувствовали себя первыми подозреваемыми. Остальные воспользовались возможностью обратить на нас сосредоточенный взгляд, и мы почувствовали, что сила общественного мнения немедленно нас осудит. Краем глаза я увидел, что Старик разрывает свой блокнот на тонкие полоски, что Хайде загасил недокуренную сигарету и тут же закурил другую. Гюнтер запрокинул голову и сосредоточенно разглядывал черный потолок. Барселона деловито отрывал пуговицу с мундира, Малыш рассматривал подошву сапога, а Грегор старательно постукивал ногтем по зубам, словно искал в них дупла. Только Порта держался беззаботно. Он смотрел прямо на Шлюкбебира, и взгляды их встретились.

Наступило долгое молчание. Казалось, Шлюкбебир ждет, что Порта заговорит. Может быть, сознается. Но рот у Порты был плотно закрыт.

— Как угодно! — Шлюкбебир перевел взгляд на остальных. — Перейдем ко второму пункту. Три дня назад был похищен грузовик с постельными принадлежностями; он остался на несколько секунд без внимания перед казармой второй роты. Где эти постельные принадлежности? Я жду!

Мы сидели и ждали вместе с ним. Прошло десять минут. Никто не кашлял, никто не сморкался, никто не переступал с ноги на ногу. Мы едва смели дышать, чтобы не получилось свиста или вздоха.

— Глупцы! — заорал Шлюкбебир, потрясая кулаком. — Не думайте, что вышли из воды сухими! Мы, гестаповцы, никому не даем выйти сухим из воды! И учтите, вы сейчас не на фронте. Может быть, в окопах вам разрешалось отбиться от рук, но здесь — нет! Вы имеете дело с гестапо! Предупреждаю! Мы не знаем жалости! Те, кто предал своего фюрера, должны понести кару!

Несколько одобрительных кивков сзади. У Шлюкбебира появилась пена у рта. Он заплясал возле стола и так стукнул по нему кулаком, что графин свалился на пол.

— Герр криминальрат!

К моему крайнему ужасу, это встал Порта. И одарил взбешенного Шлюкбебира обаятельной однозубой улыбкой.

— Вы сказали, что гестапо хочет помочь нам?

Изумленный стон всего зала. Вся вторая рота свирепо уставилась на него.

— И что? — спросил Шлюкбебир.

— Со всем смирением и почтительностью хочу подать жалобу. Обращаются с нами дурно.

С бесконечной скорбью Порта нагнулся и достал из голенища какую-то объемистую книжицу.

— В последние четыре месяца, — сказал он, — мы не получали положенного сахара. — Перевернул страницу и постукал по ней пальцем. — По два грамма на человека[147] за каждым приемом пищи, вот что здесь сказано.

Шлюкбебир, сощурясь, посмотрел на него, потом щелкнул пальцами.

— Интенданта сюда!

Двое бандитов в кожаных пальто отправились искать беднягу. Шлюкбебир неотрывно наблюдал за ним, когда его привели.

— Интендант! Мне сказали, что солдаты четыре месяца не получают положенного сахара! Неужели это правда?

Интендант совершенно равнодушно пожал плечами.

— Конечно, правда. Полк не получал сахара.

— Понятно. Спасибо. — Шлюкбебир торжествующе повернулся к Порте. — На этом этапе войны только глупец или предатель будет беспокоиться из-за двух жалких граммов сахара! Мы все должны приносить жертвы. Твоя жалоба отвергнута.

— Тогда я хочу подать другую, — очень твердо сказал Порта. — За последние четыре месяца я не получал положенных сапог. Я неоднократно жаловался на это, и в последний раз мне сурово угрожали. Не думаю, что это правильно и справедливо; не думаю также, что так считает гестапо, принимающее наши интересы, как вы сказали, близко к сердцу. Солдаты, сражающиеся за фюрера, должны требовать удовлетворения своих прав, не выслушивая угроз. Что сказал бы фюрер, если б узнал об этом? Посмотрите, какие на мне сапоги! — Порта поднял ногу и вытянул в сторону Шлюкбебира. — Я вынужден покупать их за свои деньги.

Шлюкбебир смотрел на сапоги с ужасом и любопытством. Разумеется, они были не армейского образца и шились не в Третьем рейхе. Гауптфельдфебель Гофман в конце зала раздраженно улыбнулся. Казалось, Порта на сей раз хватил слегка через край. В конце концов, кто хоть раз слышал о выдаче сапог?

— Кто хоть раз слышал о выдаче сапог? — спросил Шлюкбебир.

— Но об этом сказано здесь! — Порта полез в карман и достал другую книжку. — Статья двенадцать триста шестьдесят пять, пункт четыре А, пятая строчка: «Каждый солдат, младший командир и офицер, который сам покупает себе сапоги, должен получать двенадцать пфеннигов в день специально для этой цели».

Порта дружелюбно улыбнулся. Мышцы непроницаемых лиц гестаповцев начали подергиваться от раздражения. Они приехали разобраться с важным делом об украденном кофе, и — на тебе, погрязли в нелепых претензиях Порты. Без надежды выбраться из них.

— И долго, — машинально спросил Шлюкбебир, — ты не получал денег?

— Очень долго! Однако вел счет. Сейчас я должен получить семнадцать рейхсмарок двадцать четыре пфеннига. Через час будет тридцать шесть пфеннигов.

Гофман внезапно выбежал из строя.

— Это смехотворно! В жизни не слышал такой нелепости. Деньги на сапоги, надо же! Идет война, а ты думаешь о деньгах на сапоги! Интересно, что сказал бы генерал фон Хольтиц по этому поводу!