Уничтожьте всех дикарей

А тот человек в чёрном плаще? Или тот – в красном тренировочном костюме с белыми лацканами? Говорят, красоте всё к лицу, но должно быть так: всё к лицу гордости. Эти люди ведут себя, как короли, прежде всего люди в белых рубахах и развевающихся накидках, с орлиными гнёздами тюрбанов на голове.

Они часто ходят под руку. С собой они не носят ничего, кроме, возможно, зубочистки во рту или меча на поясе.

Их образ жизни под угрозой. С одной стороны номадов-кочевников теснит пустыня, с другой – земледельческие поля, которые сегодня простираются вплоть до границ пустыни.

Когда случается засуха, когда пастбища исчезают и высыхают колодцы, кочевники приходят в Агадес. Некоторые уходят, когда засуха кончается, но большинство остаётся – они слишком бедны, чтобы вновь отправляться на борьбу с пустыней. Они живут вокруг Агадеса, набившись в маленькие круглые палатки, сделанные из волокон пальм, и уже утроили население города.

Они встречаются на верблюжьем рынке. Иногда я тоже отправляюсь туда, когда пыль не даёт мне больше работать. Сильный вечерний ветер окутывает людей и животных пыльным облаком. В этой дымке плотно закутанные люди стоят и рассматривают друг у друга верблюдов.

Верблюды протестуют против каждого обмена громкими обиженными голосами. Их рты пепельно-серы и отвратительно пахнут, их языки остры, как клинья. Они шипят как драконы, страшно кусаются и неохотно поднимаются на высокие, дрожащие ноги, чтобы стоять, словно борзые-переростки с раздутыми животами и осиными талиями у задов, надменно взирая сверху вниз на окружающий мир глазами, полными немого презрения.

То же самое высокомерие отличает и их хозяев. Часто они даже не могут себе представить, как можно отказаться от привычного образа жизни. Но они не могут прожить продажей верблюдов друг другу. Не могут они прожить, и доставляя караванами местную соль из Билмы в Туегиддам, когда один грузовик перевозит груза больше, чем сто верблюдов вместе.

На туарегов не охотятся, как на туземцев на Амазонке или в джунглях Борнео, но основа их жизни исчезает, как тающая льдинка. Многим удаётся перепрыгнуть на другие льдины. Старые верблюжьи дворики стали теперь автомастерскими и заправочными станциями. В качестве водителей туареги находят применение своему знанию пустыни.

Другие же презирают подобную перемену или не могут смириться с ней. Их жизнь напоминает замок от моей комнаты в отеле «Л’Эр», из которого выпали все винты, кроме одного, и все движения нужно выполнять в обратном порядке. Я закрываю, чтобы открыть, и открываю, чтобы закрыть…

147.

Немецкий школьный учитель тоже сидит сегодня вечером с нами на крыше. Уже семь лет он проводит свой отпуск в Сахаре и развлекается тем, чтобы забираться как можно дальше на юг до тех пор, пока не придёт время возвращаться домой. Завтра он сядет на автобус до Ниамея и полетит домой в Германию, где, как сообщает нам его потрескивающий транзистор, неонацисты почти каждую ночь нападают на лагеря беженцев. В Швеции тоже подожгли кварталы беженцев. В Париже Ле Пен выступает с первомайской речью…

«Я слушал его, - говорит французский инженер, работающий на «Мишлене» в Нигерии. – Я считал, что когда фашизм вернётся, он вырядится в яркие, приветливые цвета, так что его будет трудно узнать. Я не думал, что он снова придёт в коричневой рубашке и чёрной коже.

Я не думал, что он будет бритым наголо, будет носить свастику на груди и одеваться в сапоги и офицерскую портупею. Я не думал, что он будет называть себя «национальным и социальным».

Но именно так узнаваемо фашизм и возвращается, с гордостью за своё нацистское прошлое. Всё тот же рёв после каждой фразы лидера. Всё та же ненависть к чужакам. Та же готовность к насилию. То же уязвлённое мужское достоинство.

«И та же почва, - говорит немец. - После войны все боялись безработицы. Это понимание продержалось двадцать лет. Все знали, к чему это привело и может привести снова. Потом всё было забыто».

Преимущества соблазнительны. Уровень безработицы в 5, 10, 15 или 20% даёт нанимателям огромный перевес. Рабочая сила стоит на цыпочках и жаждет своей эксплуатации.

Конечно, можно ожидать некоторый экстремизм среди крайне правых – евреям и неграм может не поздоровиться, - но, чёрт возьми, во всяком случае, у людей не будет этого наглого чувства успокоенности, что в любой момент они могут найти другую работу!

И это только начало. Огромные массы безработных – на другой стороне европейской Рио-Гранде, в Азии и Африке. Увидите, что будет, когда они хлынут, говорит немец. Подождите, когда эта граница упадёт так же, как упала Стена, и всё станет одним огромным рынком труда. Кто тогда выиграет на выборах?

148.

Высвобождаемое пространство Пангерманского союза обрело более широкое звучание, когда на рубеже веков Ратцель переименовал его в Lebensraum, «жизненное пространство»

Географ Ратцель изначально был зоологом. В понятии «жизненного пространства» он свёл воедино биологическую теорию жизни с географической теорией пространства в новой теории, начинённой политической взрывчаткой.