Машина, мягко покачиваясь, двигалась вперед, а я, проверив прицел, подправил его и стал травить анекдоты. У меня их множество. Про малиновое зёрнышко во рту поручика Ржевского тоже рассказал. Ржач стоял всю дорогу. Кстати, ТПУ, средство связи внутри танка, было рассчитано на четыре абонента, поэтому заряжающие не имели связи, и я должен был показывать руками, что им заряжать. Снарядов для танков не хватало, и готовили снаряды от полевых гаубиц такого же калибра, так что в наличии теперь была шрапнель, те же фугасы, что я использовал у моста, и бетонобойные снаряды. С ослабленными зарядами. Стрелять нужно с места, иначе отдачей повредит башню и ходовую. Слабенькая она.
Наконец, мы добрались до позиций. Впереди поле длиной вёрст пять, немцы окопались на окраине сильно поврежденного боями села — Луков, кажется, называется. Задача, как всегда, оригинальная: атаковать в лоб, выбить противника и гнать его до самой границы. Участвует наша рота, ещё четыре КВ-1 из соседней и три десятка лёгких танков, среди которых заметны глыбы двух Т-28. Смотри-ка, остались ещё. Сильно прореженные яблоневые сады вполне позволяли замаскировать среди них несколько крупных орудий, поставленных на прямую наводку. Как ни странно, но речи комиссара не было, пара политруков мелькнула, но это тоже танкисты. Оказалось, комиссар два дня назад в танке сгорел, так что задачу ставил подполковник из штаба корпуса.
Полк, в который меня направили, в наш двадцать второй механизированный корпус не входил, а числился за двадцатой танковой дивизией девятого механизированного корпуса. Танки КВ корпус получил перед самой войной, и танкисты их пока ещё плохо знали. Хотя с такими плотными боями осваивали быстро.
Со мной вообще казус получился, я продолжаю числиться за нашей девятнадцатой танковой дивизией, а воюю в двадцатой. Вроде командировку оформили, но это не точная информация. Я у Трусова спрашивал, но тот сам не в курсе. Направление получил, приказ есть — значит, воюй.
Выстроившись в клин, где первыми шли тяжёлые танки, а лёгкие, прикрываясь нашими корпусами, шли следом, мы двинули вперёд.
— Командир, кажется, самоходку вижу, «арт-штурм»… О, и крупное орудие, — вскоре сообщил я.
— Где? — тут же заинтересовался Аверин.
Наш лейтенант тоже в этом году из училища выпустился. Молодой, но уже не в одном бою бывал, четыре уничтоженных немецких танка на счету имеет.
— Ориентир — разрушенный дом с уцелевшей печной трубой. Слева на десять метров.
— Этот пригорок — самоходка? Тут четыре километра, как ты рассмотрел? Где орудие?
— У колодца.
— Вроде что-то есть, похожее на щит. Нет, точно не скажу, далеко.
— Я могу отсюда их поразить. О, там ещё одна самоходка.
— Уверен, что сможешь достать?
— Да.
— Механик, стоп. Наводчик, огонь по готовности.
— Есть, — отозвались мы вместе с мехводом.
В стволе уже был фугас, так что, прицелившись в самоходку, я нажал на спуск, и орудие грохнуло. Люки были приоткрыты, от выстрела те поднялись и опали, оглушило, конечно, но жить можно. Я показал заряжающему кулак — это знак заряжать бетонобойный следующим. Растопыренная пятерня — это шрапнель, а кулак с большим оттопыренным пальцем — фугасный снаряд. Фугасов, к счастью, было больше всего, а бетонобойных — три. Негде их тут применять. Шрапнели — десять. На удар поставить — тоже ничего получается.
Аверин орал от радости, видя, что попадание есть. Это сложно не заметить, над самоходкой вспух грибок взрыва, и там стоял чёрный столб дыма, что бывает только от горящей техники. Боезапас у самоходки рванул — вот что это такое. Любой танкист или артиллерист сразу поймёт, вот и в роте дураков не было. Танк продолжал стоять и урчать мотором. Лёгкий артогонь был, похоже дивизион работал — где-то за селом расположившийся, но не мешал. Когда орудие перезарядили, я тут же выстрелил по второй самоходке, отчего поднялся такой же гриб взрыва. Как я и думал, хватило ей и бетонобойного. А заряжающему я показал кулак с большим пальцем. Теперь орудие накроем фугасом. Пока тот перезаряжал, я искал новые цели, но пока не находил. Наша «двойка» последовала дальше, нагоняя роту.
Немцы, похоже, поначалу не поняли, что огонь прицельный ведётся, а не беспокоящий, как с других танков, что маскировали мою стрельбу, а как я гаубицу накрыл — мне кажется, это была именно гаубица, — забеспокоились. Артиллерия усилила огонь. Я уничтожил три вкопанных по самую башню танка и две противотанковые пушки. Засёк одну зенитку, успел накрыть и её, с гарантией — как Аверин сказал, ту даже в сторону отбросило, — но тут страшный удар погасил сознание. Всё же вычислили немцы снайпера, что проредил их ряды. Мы как раз в ста метрах от линии обороны были, надеюсь, остальные справятся. Шансов стало больше. Лёгкие танки на максимальной скорости уже рванули вперёд. Только этого я уже не видел.