Уникум

Очнулся я как-то сразу, болела голова, мутило, в глазах двоилось, всё указывало на полученную контузию. Чуть позже я понял, что качает меня потому, что, подхватив под мышки, меня фактически несут двое танкистов. Вот нас троих и штормило. Те поняли, что я очнулся, — мышцы напряглись, да и голову я поднял. Отметил только, что всё ещё в комбезе, только тот распахнут на груди, шлемофона нет, но сапоги на месте. А двигались мы в колонне пленных, немцы с карабинами по сторонам были. Автоматчиков рядом не заметил. Танкистов я не узнал. Но то, что они на пределе сил идут, понял сразу: лица залиты потом, сами шатаются из стороны в сторону, но не бросили меня, такое дорогого стоит.

— Отпустите, я постараюсь сам, — смог прохрипеть я. Язык распух, сильно пить хотелось.

С облегчением остановившись, они помогли мне встать на ноги — все носки сапог ободрал, ноги волоком тянулись. Нас обходили по сторонам другие пленные, но колонна длинная, время ещё есть. Стоял я с трудом, штормило сильно, но идти всё же смог. Поддерживать меня на ходу парням действительно было легче, чем тащить. Звон в ушах мешал говорить, им приходилось кричать, чтобы я расслышал. Они участвовали в той атаке, но были побиты на поле. Наш танк был повреждён, но не артиллеристами — немцы авиацию вызвали, и рядом легла тяжёлая бомба. Троих, включая меня, контузило. У меня помимо контузии травма на голове — большая шишка, именно она и вызвала потерю сознания, остальные быстрее оклемались. Танки ушли вперёд, беря село, чуть позже пехота подтянулась на зачистку. На поле у подбитых машин санитары возились. Аверин попросил за мной обоих парней присмотреть, они с БТ оба, легкораненые — у одного ранение в руку, повязку я видел, у другого в шею. Как они меня тащили, не понимаю. Правда, выяснилось, не так и далеко меня унесли, если обернуться, то околицу села, которое мы штурмом брали, увидеть можно, — и двух километров не прошли, как я очнулся.

Наши вперёд ушли, а немцы, пустив их в свой тыл, ударили во фланги, снова взяв село, и вышли на поле. Аверин, что ремонтировал танк, вместе с экипажем укрылся внутри. Полчаса держались, обстреливаемые с разных сторон, пока немцы не прикатили зенитку и не расстреляли КВ. Я всё это время у горевшей санитарной машины пролежал, парни тоже там укрылись. Немцы двинули вперёд и взяли нас в плен. Парни не дали меня добить. Два часа сидели на обочине под палящими лучами солнца, пока не пошла эта колонна пленных, куда нас и включили. Аверин сгорел в своём танке — никто из экипажа его не покинул.

Мы брели по дороге, а вокруг на поле дымили танки, с которыми я участвовал в атаке. Классическая двухступенчатая засада, только рукоплескать осталось тому германскому офицеру, что это придумал.

Шагая — это мне удавалось делать всё легче и легче, парни уже не придерживали, — я мельком провёл руками по карманам. Комбез мешал проверить карманы галифе, но нагрудные на гимнастёрке были вывернуты. Часы с руки пропали, ремня с личным оружием тоже было. Ножа за голенищем не чувствую — значит, забрали. Награды мои на месте, немцев они не заинтересовали, а документы я и не искал. В карманах их не было. Ещё когда в Луцке был, у кладовщика железнодорожного депо выменял на трофейные часы непромокаемый пакетик. Когда пошёл в рейд с ротой Труханова, то убрал их, сложил трижды пакетик и привязал бинтом к правой ноге выше колена, чтобы ниже не съезжал. Как рейд закончился, известно. Когда уже в роте Трусова был, то в пакетик убрал корочки на новые награды и снова привязал к ноге. Проверил — на месте документы, с внутренней стороны ноги. Почему я это сделал? Помнил, какие страшные бои шли в это время, а от попадания в плен никто не застрахован, просто подстраховался. Не хочу, чтобы в моём личном деле было записано, что был в плену. Документы есть, буду отрицать. Вещи все в танке пропали, но честно скажу: наплевать, лишь бы парни были живы. Но они все вместе сгорели…

В карманах галифе нашлись спички и ключ от танковых замков. Последний случайно положил, и вот как вышло. Бинокль жалко, подарок, фонарик-«жучок» — редкая вещь. А уж аккордеон просто до слёз, где я ещё такой аппарат найду?

Состояние, конечно, тяжёлое, мысли плавают, голова не прикрыта, и получить солнечный удар как нечего делать, однако вдали был виден лес, в который ныряла эта дорога. Туда нас и вели. Судя по солнцу, времени где-то часа четыре дня. Шанс бежать есть неплохой, только физическое состояние не радует, отлежаться бы, воды испить, искупаться, и тогда можно на рывок идти. В принципе, и в таком состоянии сбегу, я не хочу в плен, отлично знаю, что там всех нас ждёт. Парней бросать не хочу, спасли они меня, и сейчас, двигаясь рядом, подпирали меня плечами, вот и спросил:

— Я как, громко говорю? Не ору?

— Немного есть, — сказал мне один из танкистов на ухо.

— А сейчас лучше?

— Да. Только мы слышим.