Уникум

— А у него есть? — удивился тот и тут же поправился: — Значит, найдите и изымите.

Я спокойно наблюдал, как ставятся подписи на бланке вынесения приговора, странно, что расстрел не включили. Мне выдали копию решения суда. Убирая лист в карман, я направился к выходу. Мне припёрло, так что конвоир отвёл в туалет, а когда я выходил из кабинки — тут туалет сделан неплохой, — то хмыкнул, обнаружив у умывальника судью. Прежде чем ко мне конвоир подошёл, сказал судье:

— Знаете, я ржу от этого фарса вокруг, набрали актёров, сыграли подобие суда и довольны. Во-первых, героя Советского Союза вы без особого разрешения задержать не можете и уж тем более судить. Во-вторых, мне ничего не предъявляли, и если вам нравится этот фарс вокруг, играйте дальше, только помните, что отдача всегда есть и будет.

— Вы герой Советского Союза? — почему-то уточнил судья, отряхивая мокрые руки.

— Десять дней назад в Кремле наградили. Странно, что вы меня не узнали. В последний месяц газеты обо мне часто писали и фотографии были.

— Бард, Бард… — морщась, вспоминал тот. — Подождите, тот самый танкист Бард?!

— Тот самый.

Того аж переклинило, рожа перекосилась, так что я не стал добивать его, и так неплохо проехался, и следом за конвоиром добрался до выхода, а там пешочком до тюрьмы. Так как мне приговор вынесен, то вернули мои вещи.

— Это не мой аккордеон, — сообщил я, изучая инструмент.

Вообще-то мой, но его испачкали, поцарапали, так что я решил не признавать его. И сильно жалел, что не отдал его Свете. Сотрудник, что выдавал вещи, возмутился:

— Твой он! Вот, всё по описи.

— Мой новенький, только купили, подарок герою Советского Союза от благодарной жительницы столицы. А этому на вид лет пять.

— Помыть и протереть, как новенький будет.

— Значит, так, не принимаю, подписывать ничего не будут. Иду в суд и пишу заявление о краже аккордеона с попыткой всучить другой.

— Ну и иди.

— Список выданного по описи, бланк, что забрали, я сохраню.

Он убрал инструмент под прилавок, ухмыльнувшись, и выдал список, поставив печать, остальное всё в наличии было, так что, закинув сидор за спину, я покинул территорию тюрьмы. По сути я свободен. Удостоверение мне не выдали, оно недействительно. Замену — красноармейскую книжку — я теперь получу в части. Однако мне нужно сначала в отдел, где занимаются наградами — оформляют и изготавливают, как и орденские книжки. Тут же и архив награждённых.

Куда идти, я не знал, но остановленный возничий довёз куда нужно. Там я нашёл ответственного сотрудника, предъявил ему выписку из суда, поразив его, аж лицо красными пятнами пошло, — да уж, мину под кресло того судьи я огромную закладываю. Героев Советского Союза никогда не судят за мародёрство. Меня вся эта крысиная возня лишь забавляла, я тут ничего не терял, даже скажу больше — выгоды были. Он переписал всё с бланка решения суда, внес информацию в журнал, насчёт наград я развёл руками, мол, пропали при обыске, поставил подпись и направился в военкомат.

Военком был прежний, удивился мне, он меня сразу узнал, потом, когда я рассказал о фарсе на суде, был настолько ошарашен, что долго говорить мог только матом. Изучив решение суда, развёл руками. Ему по инструкции требуется всё выполнить. Так что, достав личное дело, зачеркнул моё звание и внёс — «красноармеец». Решение суда подклеил к личному делу. Перед этим, пока мы общались, он сделал звонок, вызвав комиссара военкомата, и ещё куда-то два раза звонил и каким-то своим знакомым описал, что со мной произошло. Информация стала распространяться по Москве.

Мужики выгнали лишних из кабинета, поставили бутылку на стол, закуску, и после пары тостов комиссар спросил:

— Я смотрю, Слав, ты не особо печалишься?

— Легко пришло, легко ушло. Чем выше поднимаешься, тем больнее падать. Я поднялся не так и высоко, поэтому и падение было несильным. Скажу честно, я рад сложившейся ситуации. Пусть этот суд был чьей-то провокацией, но всё законно, и я рад, что стал простым красноармейцем. А награды не отдам, они честно заслужены. Знаете, как тяжело писать письма родным моих погибших бойцов, как они душу рвут, как извиняться приходится за то, что недосмотрел. За ошибки командиров платят жизнями их подчинённые. Я так во всех письмах написал. А сейчас чистые петлицы — чистая советь. Да и отвечаю только за себя. Нет, я вполне доволен этим решением.

Форму без петлиц мне выдали, когда забирали из тюремной больницы. Она командирская, немного не моего размера. Надо будет сменить.

— Товарищ капитан, я говорил, что написал письма родным шестерых моих погибших бойцов, а у двоих родные на оккупированной территории остались. Не в службу, а в дружбу, когда их освободят, отправьте остальные по адресу. Очень прошу.

— Лучше я отправлю, — сказал комиссар, забрав оба запечатанных письма.

Дальше выдали мне повестку, красноармейские корочки получу в части по прибытии, сообщили, что завтра направляют эшелон с маршевым пополнением, меня включают в него, на этом мы и расстались.