Уникум Потеряева

Иногда, оставаясь один в убогом батрацком жилье, он доставал рыхлые, остро пахнущие рыбным жиром листки и перечитывал их, шевеля толстыми губами. Видел сны о драгоценностях в кованом сундуке. Ум его был достаточно отточен на разные уловки и махинации многолетней работой таксистом и механиком на воротах: он сразу усек, что к той же цели пытаются пробиться и не первой молодости городская фря с толстым то ли хахалем, то ли мужем, и его хозяин на пару с жеваным уголовником. «Ничего, — рассуждал Фаркопов. — Я в это не мешаюсь». Надо лишь не упустить самый главный момент: момент откопания сундука, и выемки его из земли. Как только он будет поставлен на край ямы — тут уж наступает пора его действий. Напасть внезапно, вырубить, связать и бросить в эту же яму. И укантарить сундучок. Сколько времена понадобится ему, чтобы отвезти клад и надежно его упрятать? Да часов восемь, не больше. Потом надо будет позвонить в совхозную контору и сказать, что видел в низине свежевыкопанную яму, где лежат связанные люди. А может, они сами успеют к тому времени развязаться: ну и на здоровье, он же никому не желает зла! Крячкин с уголовниками все равно будут молчать, не те личности, чтобы привлекать внимание, а баба и ее напарник… Их, скорее всего, самих поднимут насмех: тоже, кладоискатели! У них же нет никаких доказательств. Даже если и начнут колготиться, чего-то искать, все равно проищут столько, что его к тому времени и след простынет. Он будет лежать в Полинезии, на золотом песке, и девушки с шоколадными белыми грудками будут подносить к его рту спелые плоды удивительных растений. На фиг сдались ему все здешние проблемы! Пусть разбираются, приватизируют, воюют, убивают друг друга — он-то тут причем? Одна еще только заноза: куда деть мать? Она тоже жила в Емелинске — большая жилистая, высокая, мощная армянка с усами, бицепсами не меньше, чем у сына. Что вот заставило ее в свое время выйти замуж за невзрачного по виду и росту, хоть крепко сбитого русака-таксиста, уехать с родины, родить от него сына? Жесткий и ухватистый, он все же правил в семье, как хотел, а Костьку прочил лишь по своей автомобильно-таксистской части. Тот подростком еще поступил в автотехникум, а кончал уже мужиком, после армии. И — в таксопарк, отцовым сменщиком. И жили, не тужили, и денежки водились. Девочки, блеск золотых сережек с правого сиденья, уверенные дяди с кейсами, беспечные пьяницы… И отец, видно, загляделся лишку на сережки в ушах симпатичной молодки, на нежный профиль ее: улетел в гололед вместе с нею на обочину, и закувыркался там, пока не умер и не взорвался… Печальный момент, ничего не скажешь. А мать надо отправить на житье куда-нибудь в тихое место, типа Финляндии: снять дом, отвалить денег на счет, навещать… Не в Армению же, на самом деле, ей ехать! Она до сих пор благодарит Бога, что не живет там теперь.

Да нет, не станут доискиваться, куда пропал сундук. Это же надо шебутиться, чего-то делать, отрываться от своего корыта — кому охота? И бабе с ее напарником, мужем ли — тоже нет смысла поднимать заваруху: поймет и дурак, что ничем хорошим это для них не закончится.

Самое, значит, главное теперь — не упускать из виду ни одного из этой четверки! Следить и следить. А еще, как говорил гаражный радиаторщик из интеллигентных полубомжей: «Ждать и надеяться!»

Отворилась дверь; вошел Богдан. Глаза его блуждали.

— Ты Клыча не видел? — спросил он.

— Нет, а чего? — Фаркопов сунул пропахшие вяленой рыбой листки под матрац, повернулся на узкой койке.

— Девка у него пропала, Любка эта несчастная.

— Куда пропала?

— Кто бы знал! Наверно, ее этот фермер, Иван, к себе увез. А Клыч его резать побег.

Жизнь продолжалась, и она была интересной!

ТРИШНУ

— Ну расскажите же, Елизавета Петровна, что вы усвоили из нашего урока?

— Кое-что усвоила, конечно, — залепетала Лизоля. — Например, это… тришну, страстное желание… Еще это… абхисамета, проникновение…

— Так, проникновение. Куда, во что?

Конычева зарделась, прижала ладони к щекам.

— Черт знает, чем занята ваша голова!.. — вскричал Гуру, и осекся: опять осквернил уста ругательством! Но ведь нет уже никакого терпежа. — Целый час я раскрывал перед вами основы Истинной Мудрости, а вы — тришну! Если не усвоили, знайте: страстное желание — суть корень всякого зла, и преодолеть его можно лишь полным и глубоким пониманием природы неведения, авидья…

— Вы меня извините, Антон Борисыч, — поникла Лизоля. — Бездарная я ученица. Слушать вас век готова, а начну вспоминать — одни глупости…

— Что же делать? Весь год я мечтал, что проведу лето в блаженном одиночестве, поднимаясь все выше и выше к вершинам Совершенного Знания. Вдруг — вы, и мигом все опошлилось, ночами мне снится разная чепуха, а изучение основополагающей доктрины пратитьясамутпада застыло на мертвой точке. Вам надо покинуть это место.

— Хорошо, я уйду, — вдруг легко согласилась она. — С одним только условием: мы с вами погуляем напоследок там, наверху, — а на прощанье вы меня поцелуете. Не по-братски, а как женщину.