Уникум Потеряева

Поселился он в одной комнате общежития с индийцем. Вечерами и по выходным, если не удавалось снять девочек, они занимались гомосексуализмом, и между пассами индиец посвящал простодушного соседа в великие тайны Дхармашастры и Брихадараньяки. Зимою кожа шелушилась, мялась, словно чужая, от малейшего морозца; мерзли, простужались даже в натопленных аудиториях: ведь почти все студенты были представителями тропических, даже экваториальных широт, где кровь и горячее солнце то и дело толкают людей на революционные действия. На лето Околеле улетал на родину, в саванну, где с важным видом, при брюках и рубашке с галстуком, ходил по главной деревне. Соотечественники казались ему глупыми, ничтожными, погрязшими в мелких делах.

На русской девушке он так и не женился, ибо знал: белым мукеле плохо живется среди черных людей: зачем мучить их, создавать тяготы им и себе? Для африканца, живущего на воле, не существует сексуальных проблем: нет женщины под рукою — ну и что? Есть козы, собаки, разный вьючный скот, можно договориться с приятелем или соседом. И с индусом он, закончив курс, расстался довольно равнодушно, даже не обменялись адресами.

На службу в своей столице Угугу, в какой-нибудь департамент или контору, молодому юристу-экономисту так и не удалось устроиться: немногие места были забиты, и даже те начальники, у кого в кабинетах висели портреты Маркса, Ленина и Че Гевары, старались почему-то брать на вакантные места выпускников Кембриджа, Принстона или Сорбонны.

Однако в те времена таким, как он, начиналось уже и в саванне житься нехудо: столько там собралось шалопаев с советскими дипломами, купленными на племенные деньги — от скромных почвоведов до выпускников военно-морских училищ. Все они как жили, так и продолжали жить в своих семьях, гнездах родовой знати: вождей, жрецов, колдунов и старост, — однако в силу изменившегося кругозора, вообще взгляда на мир, — появилась тяга к общению, межплеменным сборищам, диспутам, совместному поглощению тыквенной браги мокеке и пляскам вокруг ночного костра. Лишь врачи выпадали поначалу из этого ряда: столько им толмили о служении людям, клятве Гиппократа, — да и сами они верили в свою высокую миссию, — что сразу по прибытию в родное племя приступали к медицинским обязанностям. У кого-то это случалось сразу, у кого немного погодя — больной умирал. Вещь, в-общем, довольно обычная, особенно в африканской жизни. Но тут сразу же возникал такой вопрос: а не последовала ли смерть потому, что бвана доктор во время лечения пренебрег ритуальными плясками, песнями и заклинаниями? И всегда ответ был не в пользу юного эскулапа. И когда врачей начали попросту убивать, они тоже стали по прибытию в саванну закапывать свои дипломы в заветных местах, и сразу вливаться в молодежный котел, а шумную межплеменную жизнь, диспуты и оргии самого разнообразного свойства. И Мбумбу проводил время среди подобных ему лоботрясов, прыгая через костры с криками типа: «Партия горячо приветствует работников птицеживотноводческого комплекса Центральной нечерноземной зоны!», или распевая хором великий основополагающий труд «Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов», или охотясь на антилоп ньюмбу.