Unitas, или Краткая история туалета

«Какая она земной Бог, — баба, такой же человек, что и мы: ест хлеб и испражняетца и мочитца».

Наверняка несчастному крестьянину досталось по первое число — но не за бесстыдство, как можно было бы подумать, а за то, что нарушил непреложную истину: царица — наместник Бога на земле, и «мочитца» ей не пристало (но если она это и делает, добавлю от себя, то крестьянин не должен этого знать).

Христианская религия — и православная церковь — не допускали антропоморфизма[1] по отношению к святым, к властителям, к высшему церковному клиру.

«Бытовые» понятия стыда и чести на Руси были узаконены в «Домострое», своде жизненных правил для христианина, только в XVII веке. Между тем об отправлении естественных надобностей, о поведенческих нормах в этих обстоятельствах там ничего не сказано. Надо полагать, общество тогда еще не озаботилось тем, чтобы обозначить эти нормы и упорядочить их. Впрочем, во все времена находились люди, которым дозволено было нарушать общепринятые правила. В числе таковых оказался поэт Г. Р. Державин, но про него надо сказать, что он был воспитан на канонах и нравственных постулатах XVIII века. Гаврила Романович, как и упомянутый Григорий Карпов, позволил себе — притом безнаказанно — пройтись по поводу коронованной особы, высказавшись по случаю смерти Екатерины II следующим образом:

«Она, по обыкновению, встала поутру в 7-м часу здорова, занималась писанием продолжения Записок касательно Российской Истории, напилась кофею, обмакнула перо в чернильницу и, не дописав начатого решения, встала, пошла по позыву естественной нужды в отделенную камеру и там от удара скончалась».

То, что сошло с рук Державину, для большинства простых смертных, принадлежавших к последующим эпохам, заканчивалось обыкновенно осуждающим или презрительным взглядом, а то и отлучением от дальнейшего общения. (Тайная канцелярия, кажется, стала достоянием прошлого, хотя скорее всего лишь сменила вывеску.) Но всегда была, есть и будет особая категория граждан, которым если не дозволено, то простительно говорить на тему, ставшую основным содержанием этой книги. Эта категория — дети. Вот показательный пример из воспоминаний князя Ф. Ф. Юсупова:

«В семь лет моя мать уже была обучена хорошим манерам, принимала гостей и могла поддержать разговор. Однажды во время приема одного посланника на долю моей матери выпала обязанность сопровождать его. Она старалась из всех сил: подносила чай, бисквиты, сигары. Но все напрасно! Гость ни малейшего внимания не обращал на девочку и не сказал ей ни слова. Мать использовала до конца все способы и, наконец, уловив внезапный вздох, спросила: «Может быть, вы писать хотите?».

Итак, отправление естественных надобностей — вот та самая тема, о которой до недавнего времени не принято было говорить. И я не буду о ней говорить (почти), а затрону лишь один аспект этой темы. Речь в этой книге пойдет об истории помещения для отправления этих самых надобностей, от основания Петербурга вплоть до нынешнего дня (не обойду я вниманием и мировую историю). Это помещение известно нам сегодня под названием «туалет», хотя в разные времена, у представителей разных слоев общества, у мужчин и у женщин, у детей и взрослых фигурировало в Питере и под другими наименованиями, довольно подчас редкими. Да вспомним хоть старика Державина, который отправил императрицу в «отделенную камеру». Замечу тут же, что Гаврила Романович употреблял и более распространенное название места, без которого нельзя обойтись. Вот свидетельство юного Пушкина:

«Это было в 1815 году, на публичном экзамене в лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг выскочил на лестницу, чтобы дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую «Водопад». Державин приехал; он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: «Где, братец, здесь нужник?»