В реалиях моего мира и времени в подобной ситуации, скорее всего, прибегли бы к радикальным мерам. Когда на Флокс-4 в одном из туземных поселений вспыхнула эпидемия неизвестной, но крайне смертельной болезни, с жителями церемониться не стали. В одну из тихих ночей их просто сожгли вместе с соломенными хижинами. Напалмом. Эпидемия сразу же прекратилась. Даже не понадобились никакие современные средства. Видимо, кто-то наверху решил, что так выйдет дешевле. В данном случае такой метод был неприемлем. В информационном файле говорилось четко — вылечить, а не уничтожить.
С другой стороны, в моем времени чума давно перешла в разряд легко излечимых болезней. Распылил на городом с флаера одну химию, в воду добавил другую, вколол каждому по дозе третьей, и нет больше эпидемии. Примерно это мне и предстояло сделать, вот только ни средств, ни возможностей пока что не представилось.
Огонь же и вовсе шел вразрез с испытанием. Что уж там, по правилам даже трупы жечь запрещалось — слишком радикально для средневековья. Костер тут предназначался исключительно для ведьм, но никак не для тел, представлявших угрозу здоровью местных жителей.
На этот раз уже святая церковь отметилась. Запрещали святоши трупы жечь.
— Покойник должен быть предан земле! — важно пробасил лысый толстяк в темно-бурой рясе, проповедавший накануне на главной площади города.
Вещи же усопших, те, что получше, отсуживались на нужды церкви, ну а весь бесполезный хлам — беднякам. Например, рваные рубахи вместе с прогуливающимися по ним, словно по бульвару, вшами. Прямо эстафетная палочка получилась — передай чуму соседу. Но что поделать, средневековье было темным временем, и люди особым умом не отличались.
Не выдержав, я отошла подальше. Смрад от телеги, шел невыносимый. Не помогал даже специальный состав, заполнивший клюв несуразной маски чумного доктора, которую приходилось носить за неимением медицинского респиратора. Не доставляла радости и остальная одежда. На улице припекало жаркое летнее солнце, а на потеющее тело приходилось натягивать вощеную рубаху со штанами, да сверху еще и кожаный плащ с перчатками.
Сейчас я — Майн Вебер, доктор Вебер, и у меня чума. Нет, не болезнь, а экзаменационное испытание. Первое из нескольких, зато сразу какое! Признаться, я надеялась, что для начала мне достанется что-нибудь полегче.
— Что там за шум? — снующий неподалеку Гюнтер передумал заходить в дом, остановившись на пороге.
В конце улицы показалась толпа людей, одетых в грязные, некогда белые тряпки. Много, человек тридцать. Все эти люди были настроены не особо дружелюбно. Мягко сказано. Горожане, сжимающие в руках топоры, вилы и увесистые дубинки, буквально кипели от ярости, словно разбуженный во время спячки медведь. Редкие прохожие, завидев лютую толпу, прятались по домам, с шумом захлопывая двери и ставни.
Очередные фанатики. Эпидемия — лучшее время для тех, кто жаждет смуты. Эти люди винили приравненных к колдунам лекарей и целителейв разразившейся беде. Где уж им слышать о вшах и разносимых ими болезнях. Многие из горожан и мылись-то всего два раза в жизни, — когда рождались и, когда их тела готовили к похоронам. Да и то не всегда. Наука для таких была первейшим врагом, а заодно и поводом развести новый костер, да пожарче, на потеху толпе. И даже церковь, которая совсем недавно несколько изменила свое мировоззрение относительно сложившейся чумной ситуации, не пыталась сдерживать фанатиков. Наоборот, церковники вовсю подогревали их азарт. Святошам было выгодно иметь при себе злобных цепных псов, а фанатики из псов — всегда самые верные.
— Это бьянки! — взволнованно воскликнул Хенрик. — Нужно уходить.
— Сейчас, я возьму лошадь, — Гюнтер бросился к поводьям.
Старая кляча, запряженная в телегу, мирно стригла ушами и никуда торопиться не собиралась. Не было ей дела и до беснующихся фанатиков. Заметавшийся от волнения из стороны в сторону, Гюнтер потянул лошадь за поводья, но уперлась уперлась и лишь протестующе тоненько заржала.
— Брось телегу! — выкрикнула я вслед кинувшемуся к лошади юноше. — Уходим во дворы.
Прижимистый Гюнтер долго не решался оторваться поводьев, из-за чего мы потеряли несколько драгоценных моментов. Толпа продолжала надвигаться быстро и неумолимо.
Мы проскользнули в темную сырую подворотню, когда между нами и бьянками оставалось не больше ста метров. Они, безусловно, нас заметили и обрадовались, как родным. У меня все еще оставалась надежда, что фанатиков ненадолго задержит телега, но эта хлипкая надежда таяла с каждым новым ударом сердца.
Под ногами чавкала смрадная липкая грязь. В переулках, подобных этому, нечистоты скапливались особо богато — дождям просто некуда было все это смыть. Тягучая грязь собиралась в неглубоких сточных канавках, переливалась через край и наводняла мостовую.