Универсальный саквояж миссис Фокс

– Значит, старше, – сделала вывод мисс Грейвс. – Старше, замужем и играет его чувствами.

– Да нет же! – обиделся за компаньона М.Р. – Она действительно его старше, ей лет, наверное, двадцать пять, но она… ну, просто не каждый раз может прийти на свидание. Сами понимаете, муж.

– Состоятельный, конечно? – усмехнулась мисс Грейвс, обрушивая ложечкой витую кремовую верхушку пирожного.

– Конечно, – подтвердил Р.Т. – В общем, дохлый номер.

Он откинулся на спинку стула.

– И как она… из себя? – поинтересовалась Эйлин.

– Вся из себя! – немедленно откликнулся ее ухажер. – Цаца – подойти страшно. Только Д… Ланс и решился.

Девушки обменялись понимающими взглядами.

– Тряпки, – сказала одна.

– И деньги, – согласилась другая.

– А имя у нее, – но это тоже секрет! – Реджинальд сделал страшные глаза, – неприличное!

– Да вы что! – хором вскричали девушки. – Какое? Мы никому не скажем!

– Такое неприличное, – продолжал молодой человек, – что она называет только свои инициалы: Ж.П.

Ж.П. двое джентльменов рисовали на пару. Волосы – белокурые, пышные, вьющиеся– без всяких споров взяли от Китти. Глаза – от актрисы из фильма «Леди или тигр?» Нос и скулы позаимствовали у греческой девчонки из прачечной. Рот и подбородок стали причиной довольно продолжительной дискуссии, но в итоге сошлись на мисс Ренни – кассирше в собственной, как компаньоны называли свою фабрику фильмов, богадельне. Ножки дамы сердца Д.Э. Саммерса получились чумазыми: кое-как приделали, перепробовав десяток лучших, от девчонок «Зигфильд Фоллис» с афиши, никак не могли остановиться. Талию Д.Э. изобразил сам – прикинув такую, чтобы можно было обхватить ладонями. Плечи пририсовал М.Р. – подразумевалось, что они нежные, как персик. На стратегическом месте ниже плеч в конце концов протерли дыру, и Дюк сказал, что так даже лучше: некоторая недосказанность, воля воображению и прочее. Руки… без рук решили обойтись.

Портрет загадочной дамы, весь исчерканный дебетно-кредитными вычислениями, покрытый круглыми следами от кофейных чашек и жирными – от колбасы, М.Р. долго прятал в стопку журналов, вытаскивая его из мусорного ведра или камина каждый раз, когда компаньон пытался от него избавиться. В отместку у мадам Ж.П. выросли усы, борода, клыки, две бородавки на носу, трубка, пластырь и бутылка рома в единственной, нарисованной на манер метлы, руке.

Глава тридцать восьмая. «Ланс Э. Лауд и Р.Т. Козебродски представляют…»

На следующее утро Д.Э. Саммерс спрыгнул с подножки экипажа у трехэтажного дома на Хайленд-авеню, задержался на секунду у афишной тумбы, с таким видом, как будто прощался с возлюбленной, сказавшей: «не сегодня!», и толкнул двойную дверь трехэтажного каменного дома, рядом с которой скромно висела афиша:

– Доброе утро, мистер Саммерс! – окликнула девушка из окошечка кассы.

Она высунулась почти по пояс с риском застрять. Черные блестящие волосы, черные блестящие глаза, рот вишней и такое выражение лица – ни дать, ни взять: маленькая девочка. Большая маленькая девочка.

Д.Э. отпустил дверь.

– Доброе, мисс Ренни. Как у нас дела?

– Дела прекрасно! Только покупают очень мало.

Несколько мгновений Д.Э. смотрел на эту… мисс, затем решительным шагом вошел в здание. Прошел мимо каморки под лестницей и открыл дверь с цифрой «четыре».

Это была большая комната. Правый угол до самого потолка загораживал холст с нарисованным мостом через ручей в живописных зарослях деревьев.

«Вы можете подумать, что это Венский лес, леди и джентльмены, – гласили титры в фильме «Утро парижанки», – но вы ошибаетесь. Перед вами Булонский лес – место, где прогуливаются парижане из общества».

В «Нью-Йоркских тайнах» они же сообщали:

«Нет, это не Булонский лес, как может показаться с первого взгляда. Это Централ Парк!»

Точно таким же манером пейзаж обращался в лондонский Риджентс-парк, а чем он был на самом деле, не знал никто, даже продавший его фотограф из ателье на углу Девятой и Шестнадцатой, который и сам перекупил его где-то за бесценок.

Холст загораживала стремянка, доходившая до самого потолка. В левом углу торчал ресторанный столик, заставленный всякой дребеденью. Часть дребедени помещалась еще на табурете, задвинутым под стол, и прикрывалась скатертью. Потом была кровать, стул и – почти главное действующее лицо – шкаф! Это был заслуженный шкаф, купленный в лавке старьевщика. Никанор И. Свистунофф, любезно предоставивший под фабрику фильмов собственные средства, каморку под лестницей, две комнаты и кровать, долго упрямился, но его уговорили, сославшись на то, что это такой же «поздний людовик», как и кровать, составит отличный гарнитур, и, главное, стоит сущую ерунду, второго случая уже не представится.