Университет

Закончив занятие, Йен прошел через длинный холл к лестничной клетке, следуя за группой студентов, одетых в футболки с одинаково закатанными рукавами, открывавшими татуировки на их руках. Все татуировки были посвящены одному и тому же – названиям подпольных рок-групп, пользующихся в настоящее время особой популярностью.

Что же это за люди, которые используют собственное тело, собственную кожу для рекламы не вполне вразумительных местных музыкантов?

Серьезность, с которой эти студенты относятся к своей музыке, угнетала Йена. Он вспомнил дни арт-рока, панка, «новой волны» и хэви-метала – и студентов, которые не просто слушали музыку, а делали ее своим стилем жизни. Ну, и где они сейчас? Что они сейчас? Сменили ли свою кожу и «ирокезы» на деловые костюмы и короткие прически?

Вся проблема была в том, что Эмерсон не обладал глубинной памятью. Для него все происходило только что. И английские булавки панка были для него так же современны, как одежда в стиле гранж.

Он подумал о Т. С. Элиотте. «Торопись, время пришло».

Наверное, именно это вгоняет его в такую депрессию – то, что время бежит, кончается, и впереди его остается меньше, чем позади. Кажется, что он сам закончил школу всего несколько лет назад.

Не глядя на студентов, Эмерсон сосредоточился на полу у себя под ногами. Одно он понимал четко – что с годами почти совсем перестал воспринимать всякие причуды в одежде. В безрассудные годы хиппи, в поздние шестидесятые, Йен защищал их длинные волосы и синие джинсы, бороды и значки перед наиболее реакционными из своих преподавателей. В те годы для студентов прическа и стиль одежды были своего рода декларацией, заявлял он тогда, и в изменениях моды таился большой смысл. Но когда в конце семидесятых на сцену вышли панки, Йен понял, что его предпочтения перешли на сторону истеблишмента. Казалось, что та молодежь была тупее молодежи его поколения, а их прически и мода выглядели бессмысленными и неестественными.

Сейчас же он был не в состоянии держаться в тренде последних изменений стиля, и все они казались ему глупыми и практически необъяснимыми.

Он стал старым.

Йен дошел до лестницы, открыл дверь и стал взбираться по ступенькам на пятый этаж, туда, где располагалась кафедра английского языка. Портфель оттягивал ему руку. Он походил на неповоротливое бревно в потоке студентов, бегущих вверх и вниз, и молодые мужчины и женщины огибали его, проскальзывали мимо, громко и взволнованно обсуждая отношения, планы на уик-энд и другие темы, совершенно не относящиеся к учебе. На лестнице было жарко от такого количества тел, и вокруг висел тяжелый запах парфюмерии, пота, афтершейва и нечистого дыхания, а эхо шагов просто оглушало. Йен слышал лишь короткие отрывки разговоров проходивших мимо него студентов, но даже они глохли в общем шуме и топоте ног.

Добравшись до пятого этажа и открыв дверь, он оказался в тихой обители кафедры английского языка. Здесь слышались только приглушенные звуки бесед с глазу на глаз, негромкие слова, доносящиеся из кабинетов, в которых преподаватели обсуждали со студентами литературу и требования к учебному процессу. В отличие от кафедры информатики, самой популярной и активной на факультете гуманитарных наук, посетители редко посещали кафедру английского языка, и соотношение между преподавателями и студентами здесь было обычно три к одному. В шестидесятые и в начале семидесятых все было по-другому – тогда изучение литературы и искусства было обязательным для любого, кто мог называть себя студентом университета. Но эти дни давно миновали, и теперь Эмерсон был частью умирающей кафедры, вместе с которой он и уйдет под воду.

Да что с ним, черт побери, случилось сегодня?

Маленькая девочка, большой осел.

Да. Это проклятое обвинение. Именно оно испортило ему настроение и повлияло на сегодняшнее мироощущение.

Разволновало его.

Именно разволновало, хотя он и не хочет в этом признаваться. Черт, какое-то крохотное объявление о фестивале фильмов смогло полностью выбить его из колеи, его, любителя хоррора и порно, неутомимого борца за Первую поправку к Конституции…[26] Он знал, что сказал бы ему Бакли: «Тряпка». И, может быть, был бы прав. Но все-таки что-то в выборе фильмов продолжало его мучить.

Войдя в свой кабинет и бросив портфель на стол, Йен взглянул на часы: 11.10. До заседания кафедры было еще двадцать минут. Достаточно времени, чтобы спуститься в «Хангер хат»[27] и перехватить бургер или что-нибудь в этом роде. Но ему не хотелось вновь идти через толпу, и вместо этого Эмерсон опустился в свое крутящееся кресло, сделал глоток теплой, выдохшейся кока-колы из наполовину пустой банки, стоявшей у него на столе, и взял в руки антологию для курса по литературе ужасов.

Гиффорд.