Взглянув на часы, Бакли поднял свой портфель. Половина девятого. Неплохо. Он успеет домой до девяти и посмотрит «Клоунов-убийц из космоса». Нет ничего лучше, чем закончить неудачный день просмотром такой восхитительной хрени.
Выключив свет и закрыв дверь аудитории, он пошел по холлу в сторону лифта. Вокруг стояла тишина, которую нарушало лишь его громкое прерывистое дыхание да негромкое шарканье его теннисных туфель по полу.
Бакли пошел быстрее.
Сегодня днем Йен отвел его в сторонку и рассказал свою безумную сказку, и хотя Бакли выслушал ее со скептическим выражением на лице, в действительности он не был так скептичен. Этого он Йену не сказал, поскольку считал, что тот ждет от него каких-то рациональных возражений и здорового приземленного подхода, да и рассказ, в общем-то, не произвел на него слишком сильного впечатления. Демона в компьютере было действительно сложновато воспринять, но эту историю он отнес на счет того стресса, который испытывал Йен. Все остальное – ненормальное поведение и насилие – он и сам успел заметить.
Черт, может быть, даже это существо не было так уж притянуто за уши. Может быть, юнец действительно видел лицо на экране. Может быть, какой-то психованный компьютерщик сделал такую программу, чтобы та его напугала.
Его такие вещи уже давно не удивляют.
Особенно в этом семестре.
Пришел лифт, и Бакли вошел в него, нажав кнопку первого этажа. Он всегда считал Университет немного странным. Правда, он нигде больше не преподавал, так что, может быть, все университеты странные, но он в этом сомневался. Его первым впечатлением было то, что люди в универе – студенты, сотрудники и преподаватели – были необычно недружелюбными. Хотя, конечно, не демонстрировали это слишком откровенно. Было в них что-то, чего он не мог понять или определить. Но тех, с кем ему пришлось столкнуться, окружала аура враждебности, которая ему совсем не понравилась. Со временем, когда Бакли получше узнал людей, эта враждебность исчезла, – и тем не менее он считал, что на кафедре слишком много внутренних склок, а среди студентов слишком высок процент психически и эмоционально нестабильных личностей.
Так что нечто в этом Университете не давало ему почувствовать себя комфортно.
А в нынешнем семестре все странности, казалось, достигли своего максимума. И все те отрицательные моменты, которые он отмечал раньше, сейчас усилились многократно. Те трения, которые раньше прятались где-то глубоко внутри, теперь выплеснулись наружу. Психи вышли из леса.
Даже Майк, бармен из «Бреннан’з», любимого бара Бакли, это заметил. Последний раз, когда он там был, Майк жаловался на грубость студентов в этом году, на их желание и даже
Дерьмо сраное…
Двери лифта открылись, Бакли вышел и направился к выходу. Ночь была прохладной, но влажной, и дышалось тяжело. Смог, окутывающий фонари, имел оранжевый оттенок.
Хотя было не слишком поздно, кампус выглядел пустынным. Какая-то парочка сидела на каменной скамье перед библиотекой, да студент, продававший пончики и кофе, одиноко маячил возле своей тележки.
Бакли пересек двор. Слева от него сверкал огнями Центр прикладных искусств – огни в его лобби горели в полную силу. Сегодня что, какая-то пьеса или концерт? Он не помнил, что где-то читал об этом. Сменив направление, Бакли с любопытством подошел к зданию. На входных дверях он увидел приклеенные объявления. Подойдя к ним, прочитал ближайшее: «Трио для флейты, рояля и вопящего садомазохиста. Малый зал. 20.00». Нахмурившись, профессор открыл дверь и прошел в лобби. Из Малого зала доносились негармоничные, атональные звуки рояля, которые перебивались высокими нотами флейты и громкими криками.
Какого черта здесь происходит?
«Шутка», – хотел он ответить самому себе. Но подступившая тошнота говорила о том, что это вовсе не шутка.
Бакли пересек лобби, прошел мимо закрытых дверей зала имени Джона Дауни и открыл дверь в Малый зал, находившийся совсем рядом. Звуки рояля и флейты стали громче.
Как и крики.
Бакли вошел в зал.
Здесь молодая студентка, одетая в синюю форму капельдинера, попыталась всунуть ему программку, но он проигнорировал ее и, пройдя через вторые двери, оказался в темноте зала. Оказалось, что тот полон и все места заняты. На сцене лысый пожилой мужчина в смокинге бренчал на рояле, а женщина, гораздо моложе его, одетая в вечернее платье без бретелек, дула во флейту, стоя спиной к залу. Слева от них крупный мужчина в костюме садомазо прилежно смотрел в ноты, стоявшие перед ним, и периодически хлестал плеткой-девятихвосткой обнаженного мужчину, привязанного к столбу. Обнаженный истекал кровью, лившейся из многочисленных порезов и рубцов, покрывавших все его тело, и было видно, что он испытывает чудовищную боль. Он орал, когда получал удары, и негромко рыдал и всхлипывал в промежутках между ними.