Университет

Бакли моргал с каждым ударом плети, а вот пожилая женщина, сидевшая перед ним, мягко покачивала головой в такт душераздирающим крикам. Мужчина, сидевший через проход, отбивал такт свернутой программкой.

Бакли почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом. Может быть, это перформанс? Некоторые участники перформансов шли на подобную хрень и позволяли наносить себе раны, ставили себе клизмы или делали татуировку на глазах у широкой публики. Может быть, это то же самое?

Но состав зрителей говорил совсем о другом. В зале сидели бывшие выпускники. Консервативные патроны Университета. Пожилые мужчины и женщины, владельцы сезонных абонементов.

И именно это делало происходящее таким жутким.

Красная дымка, хорошо заметная в свете луча, падавшего на сцену, появлялась над ранами при каждом ударе плети, и Бакли показалось, что он может разглядеть со своего места, как микроскопические капельки крови медленно опускаются на сцену.

В паузе между звуками рояля и флейты садомазохист вновь заорал – плеть попала ему как раз по уже поврежденным гениталиям.

«Он участвует во всем этом добровольно?» – подумал Бакли. Мужчина явно бился в агонии. Его должны были заставить пойти на такое. И именно поэтому привязали к столбу…

Бакли подпрыгнул, когда кто-то коснулся его плеча.

Повернувшись, он увидел перед собой капельдинершу.

– Простите, сэр, но, боюсь, вам надо где-то сесть…

– Я уже ухожу, – сказал Бакли.

– Я так и подумала, – ухмыльнулась капельдинерша.

Он выхватил у нее из рук программку и вылетел из зала, надеясь только, что он не выглядит таким же потрясенным, каким ощущал себя.

За его спиной, в унисон с фальшивым арпеджио, раздался крик истязаемого.

IV

Теперь наступила ее очередь закрывать библиотеку, и Фэйт вызвалась закрыть первый, третий и пятый этажи. Все что угодно, лишь бы не ходить на шестой.

Она навела о нем кое-какие справки, даже спросила Гленну и Сью, действует ли он на них так же, как на нее; но, насколько поняла, ее реакция была уникальна. Никто больше не замечал ничего необычного в верхнем этаже библиотеки.

Наверное, рано или поздно она решила бы, что ее реакция слишком болезненна, что она напридумывала себе черт знает что, что ведет себя как ребенок. Но после того, что ей рассказал Джим, и того, что она сама испытала на дорожке накануне вечером, Фэйт ничуть не сомневалась в правильности своих ощущений.

Дорожка.

Она ничего не рассказала Джиму – и до сих пор не могла понять почему. И из-за этого чувствовала вину, как будто предала, или обманула, или выступила против него. Но это была полная чушь.

Ведь правда же?

Нет. Не чушь. И она это знает. Она знает, что Джим думает об Университете, знает о его страхах, знает, что он хочет знать обо всем, что хоть немного выходит за рамки обычного. Знания – сила, и если за окном происходит что-то странное, он должен иметь об этом самую полную информацию.

Так почему же она ничего не сказала о дорожке и о тенях на ней?

Может быть, она молчит, потому что не хочет его волновать? Или потому, что не хочет, чтобы он стал опять доставать ее требованиями немедленно уйти из Бреи, не дожидаясь конца семестра?

Нет.

Она не знала, почему ничего не сказала ему, но понимала, что причины этого были не настолько достойными, не настолько чистыми, не настолько безупречными.

И именно поэтому она ощущает вину.

Раньше Фэйт никогда не закрывала библиотеку, поэтому, еще раз объяснив ей процедуру, Гленна вместе с ней прошла по первому и третьему этажам, дабы убедиться, что Фэйт сначала предупредит посетителей о том, что библиотека закрывается, а потом проверит проходы, рабочие места, аудитории и туалеты. А после того, как все покинут помещения, – погасит свет на всех этажах, начиная с самого верхнего.

Сама Гленна должна была выключить компьютеры и копиры, запереть двери и разобраться с отделом абонемента, поэтому на пятый этаж она отправила Фэйт одну, поднявшись с ней на лифте, а потом спустившись на первый этаж.

Туалеты были расположены рядом с лифтами, и, следуя процедуре, которой она придерживалась на третьем этаже, Фэйт начала с них. Прошла в дамскую комнату, проверила все кабинки и, выходя, погасила в помещении свет. Потом она громко постучала в мужской туалет, подождала ответа и постучала еще раз.

– Библиотека закрывается! – объявила она. Когда никакой реакции не последовало, распахнула дверь, чтобы убедиться, что в туалете никто не остался.

Из самой дальней кабинки доносились звуки шаркающих по плитке ног и шуршание разматываемой туалетной бумаги.

– Простите. – С горящим от смущения лицом Фэйт выскочила из помещения и отошла от двери, чтобы не увидеть выходящего мужчину. Ей в голову пришла детская мысль о том, что специфического запаха в туалете не было.

Может быть, его дерьмо не воняет…