Университетские отцы и дети

Еще миле былъ професоръ минералогiи и геогнозiи. Онъ былъ нмецъ и порусски говорилъ врод того, какъ Вральманъ въ «Недоросл», съ тою разницею, что смыслъ вральмановскихъ рчей понятенъ, а почтеннаго професора часто совсмъ понять было нельзя. Довольно сказать, что онъ смшивалъ слова «уголъ» и «уголь», вмсто «атомы» произносилъ «атЪми», а вмсто «ложатся» – «лягаются». Я былъ у почтеннаго професора на четырехъ, никакъ не больше, лекцiяхъ и передамъ читателямъ почти все что вынесъ изъ его аудиторiи. На третьемъ курс онъ читалъ минералогiю. Въ юности своей професоръ согршилъ: при помощи студентовъ перевелъ свои записки на русскiй языкъ и предалъ ихъ тисненiю. На лекцiяхъ онъ раскрывалъ свою книжечку, вооружался pince – nez и начиналъ читать, страшнйшимъ образомъ перевирая слова. Слдя по книг еще можно было понять что читаетъ учоный мужъ, – но слушая его можно было или хохотать надъ его уморительнымъ произношенiемъ, или спать. Не желая заниматься ни тмъ, ни другимъ, я избралъ благую часть: именно купилъ себ книжку и пересталъ ходить на лекцiи. Замчу еще, что во время печатанiя книжки, професоръ былъ преподавателемъ въ одномъ изъ провинцiальныхъ университетовъ, и примры въ его книг были сдланы не совсмъ точные, именно были выбраны минералы, имвшiяся въ томъ университетскомъ кабинет. Отсюда при чтенiи выходили преуморительныя вещи.

Были однако охотники посщать аудиторiю почтеннаго професора, не пропускавшiе ни одной его лекцiи. Я никакъ не могъ понять чего они тамъ видали? Не было имъ другого дла что – ли? Или длали они это изъ приличiя? Научиться они ничему положительно не могли; доказательствомъ служитъ то, что знали они минералогiю никакъ не лучше (если не хуже) насъ гршныхъ. Одинъ изъ нихъ – чуть – ли не самый прилежный – на экзамен не могъ сказать таблицы твердости минераловъ.

На экзамен изъ третьяго курса въ четвертый, професоръ, вызвавъ меня, всталъ съ кресла, разсшаркался и сказалъ: «честь имю рекомендоваться, професоръ какой – то?» Я отвчалъ ему тмъ – же. Посл экзамена професоръ изъявилъ надежду, что мы въ будущемъ году будемъ чаще видться. Я съ своей стороны обнадежилъ его, и въ тоже время подумалъ: «какъ – же, держи карманъ шире».

На четвертомъ курс я только разъ постилъ аудиторiю любезнаго професора. Лекцiя была до того популярна и поучительна, что я разскажу ее. Началась она тмъ, что професоръ похвалилъ одного изъ своихъ слушателей за то, что онъ носитъ лупу на ленточк. При этомъ былъ разсказанъ анекдотъ, какъ професоръ однажды во время путешествiя спалъ на сн, какъ у него изъ кармана вывалилась лупа, какъ онъ долго искалъ ее, сколько заплатилъ хозяину постоялаго двора за то что онъ перетрусилъ все сно, отыскивая лупу и т. д., – какъ лупа все таки не нашлась и какъ натуралисту трудно обойтись безъ лупы. За тмъ начались дебаты на чемъ удобне носить лупу: на ленточк или гумиластиковомъ шнурк. Шолковая ленточка одержала посл довольно продолжительныхъ пренiй верхъ, такъ какъ она прочне. По окончанiи этого учонаго спора, професоръ вытащилъ изъ бокового кармана засаленную тетрадку. Тетрадка эта содержала курсъ професора, написанный по нмецки, лтъ 15–ть тому назадъ. Онъ раскрылъ ее и провозгласивъ: «милостивые государи», началъ переводить ломанымъ русскимъ языкомъ. Это продолжалось ксчастiю недолго. Студенты отъ нечего длать начали разсматривать выставленные образцы горныхъ породъ. – «Господа! пожалуйста не перепутайте; кладите въ туже коробочку, изъ которой берете,» сказалъ професоръ и по сему удобному случаю разсказалъ два анекдота, одинъ изъ которыхъ я передамъ читателямъ.

– «Вотъ – та что случилось съ нашимъ знаменитымъ ученымъ генераль Гельмерсенъ, началъ профессоръ. Однажды – та генераль Гельмерсенъ былъ – та въ Берлинскiй музеумъ. Ну, и консерваторъ – то Вейссъ далъ ему посмотрть ящикъ съ окаменлости, который опредлялъ самъ – та д’Орбиньи. Ну и та, генераль Гельмерсенъ разсматривалъ эта ящикъ и уронилъ. Тутъ – та прибжалъ консерваторъ – та Вейссъ и заплакалъ. Ну, а генераль Гельмерсенъ пошолъ къ Александръ фонъ – Гумбольдтъ. Что вы такъ печальны генераль Гельмерсенъ? Тотъ – та разсказалъ ему. – Ну, не печальтесь генералъ Гельмерсенъ, сказалъ Александръ фонъ Гумбольдтъ, д’Орбиньи мой прiятель, онъ будетъ еще разъ опредлять.» За тмъ былъ разсказанъ подобный, но уже не столь интересный анекдотъ.

Снова началось чтенiе грязной тетрадки; при перевод професоръ сморозилъ что – то такое, что вся аудиторiя расхохоталась. Это послужило поводомъ къ разговору о трудности изученiя русскаго языка. Звонокъ прервалъ этотъ интересный разговоръ. Вотъ и все, что я вынесъ изъ посщенiя лекцiй почтеннаго професора.

На выпускномъ экзамен професоръ – какъ самъ потомъ разсказывалъ – удивился моимъ знанiямъ, и должно быть онъ дома занимался «прибавилъ онъ – я его никогда не видалъ лекцiи.» Справедливость требуетъ прибавить, что свднiя мои были весьма и весьма ограничены, – но что мудренаго, что и имъ удивился професоръ? – все – же мы готовились по новымъ руководствамъ, а онъ кром своей грязной тетрадки ничего не зналъ.