Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен

Будущий историограф конференции — и Вудро Вильсона — Чарльз Сеймур расположился над рестораном «Максим». Он прогуливался по Парижу. Повсюду очереди. Он пишет родителям, что взаимоотношения между американскими и французскими солдатами не очень хороши. Американцы не любят грязь и возмущаются, когда их обсчитывают при покупках. Французские солдаты жуют хлеб даже во время воскресной мессы. Французы недовольны тем, что богатые американцы на все подняли цену. «Я думаю, чем скорее американцы возвратятся домой, тем лучше будет для двусторонних отношений»[398].

Сеймур посетил Национальное собрание Франции и был удивлен небольшими размерами зала заседаний. «Были хорошо видны все лица». Социалисты обвиняли правительство в сокрытии общих потерь Франции в войне. Заместитель военного министра Абрами вышел на трибуну и назвал цифры. 1171 тыс. убитых; 314 тыс. пропавших без вести; 445 тыс. вернувшихся из плена[399]. Подразумевалось, что пропавшие без вести скорее всего погибли. В зале воцарилось молчание.

Запомнилось выступление социалиста Марселя Кашена, который несколько часов подряд говорил о большевистском правительстве в России, отражающем волю народа, — аристократия изгнана, нет пытающейся заменить ее буржуазии, власть в руках политиков «социалистических убеждений». «Советское правительство продемонстрировало способность заручаться поддержкой русского народа»[400].

Клемансо молчал, и некоторые думали, что он просто спит. Но правительственную стратегию обрисовал министр иностранных дел Стефан Пишон. Правительство не будет впадать в детали — иначе нарушена будет тайна переговорного процесса. Центральным вопросом для Франции является будущее Германии. «Германия потерпела поражение, но она не рухнула. В наступившем хаосе она постарается сохранить все возможные элементы могущества. Ее прежняя военная олигархия, это проклятье Европы, стремится замаскировать значительную часть своей мощи». Франция обязана следить прежде всего за этим. Союзные войска вступили в Россию потому, что в марте 1918 г. большевистское правительство подписало «позорный договор» с Германией и Австро-Венгрией. «Могли ли мы и наши союзники оставаться пассивными ввиду этого акта?» Союзники остаются на российской территории для того, чтобы защитить потенциальных партнеров Франции. Пишон дал понять, что Париж приложит все силы, чтобы создать из этих новых стран противовес Германии. «Мы просто защищаем себя».

Поднявшийся Клемансо подчеркнул важность момента, критическую важность германского вопроса. «Вопрос о мире — ужасный вопрос, это один из самых сложных вопросов… Франция — ближайшая к Германии страна. Америка слишком далеко». Все говорят, что подобная война не должна повториться. Но как это сделать? «Существует старая система, которую сегодня осуждают, но сторонником которой я являюсь: страны организуют систему своей безопасности. Это очень прозаично. Они пытаются достичь хороших границ; они вооружаются». В зале крикнули: «Но эта система обанкротилась! Это отвратительно». — «Это я отвратителен? Пусть палата и страна судят об этом сами». Из зала: «Все это стыдно слушать». Но Клемансо неустрашимо продолжал: если Британия, Соединенные Штаты, Франция и Италия объявят, что нападение на одну из них означает нападение на всех, тогда война никогда не начнется. Некоторые говорят, что это и есть принцип Лиги Наций. Это не так. Лига Наций включает в себя все государства. «Но решают вопросы лишь четыре из них. За союз четырех я пожертвую всем… Если мы не добьемся согласия по этому вопросу, то наша победа была напрасной».

Президент Вильсон, объяснял Клемансо, прибыл из далекой страны, которая не ощущает германской опасности. Да, у президента Вильсона «широкое видение мира, открытое и возвышенное. Этот человек вызывает уважение простотой своих слов и благородной открытостью (noble candeur) своего духа»[401]. Слово candeur имело два смысла. Второе его значение — наивность.

Клемансо потребовал вотума доверия и не ошибся. Его поддержали 398 депутатов против 83 — величайшее парламентское большинство, которое когда-либо имел Жорж Клемансо в своей долгой политической карьере. Но для людей, подобных Сеймуру и Гуверу, сказанное было попыткой использовать Америку в своих целях. Хауз был согласен: «Стратегически ситуация не может быть хуже». Следовало привязать французов к «14 пунктам»[402].

БРИТАНИЯ