Унижение

По голосу Эйсы трудно было определить, рассержен ли он, и Экслер решил исходить из предположения, что нет, не рассержен.

— Ну, я рад, что ты ничего не имеешь против, — сказал он.

Последовала пауза, потом Эйса ответил:

— Пиджин — сама себе хозяйка. Она уже давно не ребенок. Послушай, тут Кэрол хочет сказать пару слов. — И Эйса передал трубку жене.

— Да уж, — проговорила Кэрол, — кто бы мог предположить такое во времена нашей молодости в Нью-Йорке?

— Никто, — согласился Экслер. — Я не мог бы такого предположить даже в тот день, когда она тут появилась.

— По-твоему, моя дочь поступает правильно? — спросила Кэрол.

— Думаю, да.

— Какие у вас планы? — продолжала Кэрол.

— У меня — никаких.

— Пиджин всегда умела удивить нас.

— Она и меня удивила, — ответил Экслер. — По-моему, себя тоже.

— И свою подругу Луизу.

Он воздержался от замечания, что Луиза сама достойна удивления. Понятно было, что Кэрол хочет, чтобы ее голос звучал мягко и дружелюбно, но по некоторой отрывистости фраз он понял, что разговор дается ей нелегко и что они с Эйсой изо всех сил стараются вести себя разумно, как полагается, только потому, что им кажется, так будет лучше для Пиджин. Родители не хотят отталкивать ее в сорок лет, как оттолкнули в двадцать три, узнав, что она лесбиянка.

В следующую же субботу Кэрол примчалась из Мичигана, чтобы пообедать с Пиджин в Нью-Йорке. Пиджин в тот день уехала в город утром, а вернулась в восемь вечера. Он дождался ее, приготовил ужин и, только когда они поели, позволил себе спросить, как все прошло.

— Ну так что она сказала?

— Хочешь, чтобы я была честной до конца? — ответила Пиджин.

— Да, пожалуйста, — попросил Экслер.

— Хорошо, — сказала она, — постараюсь припомнить все как можно точнее. Это был мягкий допрос с пристрастием. Ее реакция не заключала в себе ничего вульгарного и эгоистичного. Просто канзасская материнская прямота.

— Продолжай.

— Ты действительно хочешь знать все?

— Да, — подтвердил он.

— Ну, во-первых, в ресторане она меня не узнала и проскочила мимо столика, за которым я сидела. Я ее окликнула.

Она обернулась: «О боже, да это моя дочь! Какая ты хорошенькая!»

«Хорошенькая? А раньше ты не находила меня хорошенькой?» — спросила я.

«У тебя новая прическа, и ты так никогда раньше не одевалась».

«Я стала более женственной — ты это имела в виду?»

«Определенно! — ответила она. — И тебе это очень идет, дорогая. Сколько это продолжается?»

Я сказала сколько, и тут она заметила: «Какая симпатичная стрижка! Должно быть, очень дорогая».

«Просто решила попробовать что-нибудь новенькое».

«Мне кажется, ты сейчас пробуешь что-то новенькое во многих смыслах. Я сюда выбралась, чтобы удостовериться, что ты обдумала все последствия своего… романа».

Я ответила ей, что не уверена, обдумывает ли кто-то вообще свои романтические отношения, а мне они приносят радость.

И тогда она сказала: «Мы слышали, он лечился в психиатрической больнице. Кажется, это было год назад. Кто говорит, что он провел там три месяца, кто — шесть, я точно не знаю».

Я сказала ей, что ты провел там двадцать шесть дней и что это было связано с профессиональными проблемами. Что ты на время утратил способность играть на сцене, а без актерской игры расклеился. И еще я сказала, что, с какими бы психическими проблемами ты ни столкнулся, они никак не сказываются на наших отношениях, что ты совершенно здоров, здоровее всех, кого я знала, и что, когда мы вместе, ты совершенно уравновешен и счастлив.

Тогда она спросила: «А с игрой на сцене у него по-прежнему не ладится?»

И да и нет, сказала я. Не ладится, но благодаря встрече со мной и нашим отношениям, как мне кажется, это перестало быть такой трагедией. Теперь ты, скорее, напоминаешь спортсмена, получившего травму и ожидающего, когда все заживет.

Она сказала: «Ты ведь не считаешь своим долгом спасти его?»

Я заверила, что нет.

Она спросила, чем ты заполняешь время, а я сказала: «Он видится со мной. И мне кажется, намерен видеться и дальше. Он читает, гуляет, покупает мне одежду…»

Тут она прямо подскочила: «Так это он купил тебе эту одежду. Да, я должна была догадаться, что именно в это русло он направит свою фантазию. Гетеросексуальный Пигмалион ваяет свою лесбийскую Галатею!»

Я сказала, что она придает этому слишком большое значение, просто нам обоим это нравится и тут не о чем больше говорить. Что если ты и влияешь на меня, то только так, как я сама бы того желала.

Но она все не унималась и спросила, с тобой ли вместе я покупаю себе одежду.

Я ответила: «Обычно да. И, повторяю, мне кажется, это доставляет ему радость. И по нему это видно. И вообще, раз у нас такой эксперимент, надо вести себя по правилам». И еще я сказала, что не понимаю, почему это должно кого-то волновать.