Unknown

Я и не понял сразу, что он про моих червей ничего не знает и только так, для красного словца их помянул. Я , конечно, удивился, но взял себя в руки и говорю спокойно:

– Да, я развожу червей. Но это не мешает моей основной работе. Я делаю это в свободное от научной работы время.

Тут уже он не понимает ситуации – что я ему чистую правду сказал.

– Как вы смеете ,– говорит. – я старый человек и не позволю себя передразнивать!

(А сам хватается за сердце.)

Вот так я и перестал быть высоконаучным специалист–инженером. И все это чистая правда, не сомневайтесь.

А Птичий Человек в тот же вечер от меня улетел. Не зря, значит, я его учил понемножечку летать. А еще говорят, чтобы чему-нибудь стоящему научить, нужно самому это уметь…

Москва, июнь, 2010

РЕИНКАРНАЦИЯ

Я уже говорил – есть у меня такой старинный приятель, Тимофей. Вот, пошли мы с ним как-то в забегаловку, которая на углу. Взяли бутылку красного, ну я и говорю:

– Тимофей, вот ты музыкальную школу, начальную, не закончил … Из института, с третьего курса, тоже тебя выгнали. А вроде – ты неглупый мужик. Отчего так?

Он говорит:

– Да, жизнь у меня, действительно, не сложилась. Но только я в этом не виноват. Просто меня отец слишком сильно любил…

Я говорю:

– Я начинаю тебе завидовать, Тимофей…

Он говорит:

– Чему тут завидовать? Если я, допустим, в детстве чего натворю – он меня только хвалил, не ругал никогда. Разве так можно? Вот и не вышло из меня ничего…

Я говорю:

– Как это ничего? Ты холодильный мастер, Тимофей!

Он говорит:

– Да брось ты. А потом, как повзрослел я, из Холодильного института ушел, недоучился. Отец, конечно, расстраивался. Но все равно меня очень любил. Потом умер…

Тут помолчали мы, выпили, и он снова говорит:

– Вот,значит,так... Потом прошел год, и должен был я как-то к друзьям идти, на новоселье. А вместо подарка купил котенка Барсика за рубль и принес. И почему-то этот Барсик ко мне очень привязался. Вот я приду к тем друзьям, сяду на диван, он тут же прибегает мне голову облизывать. Иногда от радости на полу кувыркался – что, мол, рад он, что я пришел, не забываю его. Хозяева тоже сильно удивлялись. Потом его собака загрызла. И все меня мысль мучила, что этот кот не такой, как другие…

Я говорю:

– Что-то я не понимаю , причем тут этот Барсик. Что ты этим хочешь сказать, Тимофей?

Он отвечает:

– Не догадался еще? Я тоже не сразу догадался, все поверить не мог. Потом только до меня дошло, что это отец возвращался на меня посмотреть, как я тут. Так что видеться-то мы виделись, но по-человечески не поговорили…

Я говорю:

– Ты уж извини, Тимофей, но поверить во все это я никак не могу.

А он говорит:

– Дело твое, Семен. Только ты человек благополучный, семейный, к тебе оттуда никто возвращаться не станет.

Я , конечно, обиделся, но виду не подал.

Тут мы встали, я расплатился за нас обоих, и мы ушли.

Москва, июль, 2010

БЕССЛЕДНОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Кошка умирала в течение полутора месяцев. От рака. Но все равно она продолжала любить Феликса и выполнять свои обязанности хозяйки дома. Встречать Феликса после работы и греть ему лысину, например. Феликс все время поражался ее нравственной силе: даже в последнюю неделю, когда она была в полушаге от смерти, она заботилась не о себе. Феликс чувствовал ее превосходство и ничего не мог с этим поделать.

Потом, когда кошка умерла, Феликс понял, какой опоры лишился.

Неудачливый композитор, он любил импровизировать на рояле, и кошка всегда внимательно слушала его, подавая советы. Если он начинал “забалтывать” тему, кошка вежливо спрыгивала со стула и уходила. А когда Феликс бывал в ударе (такое с ним время от времени случалось), она обнимала его ноги своими лапами…

Каждый раз это был такой диалог – Феликс не столько сочинял, сколько рассказывал кошке о том, о сем. В том, что она все понимает, сомнений у него не было.

Когда кошка умерла, Феликса посетило странное чувство: высокоразвитое существо, полное любви и ума, бесследно исчезло, как будто ничего не было. Как будто маленький водоворот поглотил нечто незначительное, и тишь да тишь кругом…

* * *

Кошка вскочила на подоконник , а потом , с высоты второго этажа, спрыгнула в сад и побежала. Феликс , как был, в тапочках на босу ногу, скатился по лестнице и бросился за ней. Не то, чтобы он всерьез боялся, что с ней может что-то случиться или она куда-то там денется. Он бежал , не раздумывая , глядя как она несется по высокой траве, подсушенной солнцем, и подпрыгивает , заигрывая с небольшими белыми бабочками. Одышка совсем не беспокоила его, не то, что раньше; внезапно Феликс ощутил, что его настигло никогда не испытанное ранее счастье … И одновременно с этим – какая-то дикая , невыносимая грусть. “Странно, – подумал Феликс, – какое-то несчастное счастье. Так не бывает!” Он сделал еще несколько шагов и, зацепившись за корягу, неловко упал лицом в траву…

* * *