Unknown

Тот факт, что «букет» этих имён сконцентрировался в моей записной книжке, объяснялся довольно просто тем, что у многих из них были в эксплуатации не только наши отечественные радиоаппараты, но и привезённые «оттуда» импортные телевизоры, приёмники, магнитофоны, радиокомбайны, к обслуживанию которых наша официальная сервисная служба в то время была ещё не готова.

Одним из таких моих постоянных клиентов был Лев Михайлович Шаров. Для абсолютного большинства жителей нашей страны Лев Михайлович не представлял никакого интереса, а его служебная деятельность могла бы даже показаться пустяковой, несерьёзной и малоинтересной. Но для определённой категории граждан имя Льва Михайловича было не просто знакомо — в их оценке его рейтинг далеко превосходил рейтинги всех знаменитостей страны вместе взятых. Потому что Лев Михайлович был... что, думаете, угадаете? Напрасный труд, даже и не пытайтесь. Так вот, Лев Михайлович Шаров был начальником ДИЭЗПО, что в переводе с языка аббревиатур на нормальный русский язык означает Дирекция по Изданию и Экспедированию Знаков Почтовой Оплаты.

Звучит на первый взгляд немного странно, но отнюдь не внушительно и даже на первый взгляд где-то перекликается с хорошо знакомым ДЭЗом — дирекцией эксплуатации зданий. Но если вместо каких-то знаков почтовой оплаты сказать попросту, по-русски «почтовые марки», то тогда вы сразу смекнёте, что Лев Михайлович был Королём, Президентом, Цезарем, наконец — Императором и Властелином огромной империи, которая называлась филателией.

В империи Льва Михайловича только у нас в стране насчитывалось несколько десятков миллионов подданных, филателистическая жизнь которых целиком и полностью зависела исключительно от него, поскольку только он один, Лев Михайлович Шаров, единолично решал, когда, сколько и каких именно марок будет выпущено в стране, где, когда и в какие часы будут осуществляться спецгашения этих марок и особых «тематических» конвертов.

Власть его внутри своей империи была безгранична и не шла ни в какое сравнение с властью государственных особ любого ранга. Над ним практически не было никакого руководства, хотя формально ДИЭЗПО входило в структуру министерства Связи, и когда, например, Леонид Ильич Брежнев желал лично побеседовать со Львом Михайловичем Шаровым, то во время таких бесед посторонних, как принято говорить, просили удалиться, и содержание их бесед оставалось между ними. А такие беседы происходили не так уж и редко и обычно предшествовали выездам Генсека за рубеж, поскольку последний любил не только получать дорогие подарки, но и сам выступать в роли дарителя уникальных и раритетных «знаков почтовой оплаты».

Иногда, будучи в особо хорошем расположении духа, Лев Михайлович, с которым у нас сразу же установились неформальные дружеские отношения, одаривал и меня царскими подарками вроде альбома с маркированными конвертами с изображениями всех советских космонавтов, начиная с Гагарина, с их личными подписями (не факсимильными, а именно подлинными, собственной авторучкой!) или конвертами со спецгашениями на борту космических кораблей и орбитальной станции «Мир».

Однако вернёмся всё же к теме нашего рассказа. Итак, в один прекрасный день мне на работу позвонил Лев и попросил оказать ему помощь: его вышестоящему начальнику вечером привезли какой-то заумный музыкально-телевизионный центр с инструкцией на японском языке и к нему целую коробку разных шлангов, в которых он сам никак не разберётся. Ещё Лев сказал, что через 10 минут заедет за мной, а от меня мы заедем к «шишке».

Он и вправду приехал уже через 10 минут, и мы отправились на Старую Площадь. По дороге я спросил, откуда вдруг у него появилось «вышестоящее начальство»?

— Вообще-то мы формально подчиняемся напрямую министру связи, но фактически он в наши дела вмешиваться не имеет права, а курирует нас начальник управления связи ЦК КПСС, — пояснил Лев, — вот к нему-то мы сейчас и едем.

В здании ЦК нас уже ожидал провожатый, с которым мы, получив заранее оформленные пропуска, поднялись на лифте, не помню уж на какой этаж. Перед входом в коридор у нас ещё раз очень внимательно проверили пропуска и паспорта, придирчиво определили степень сходства наших лиц с изображениями на фото и, наконец, впустили в святая святых.

Начальник управления показался мне несколько тучноватым и почти сердитым: возможно, впрочем, что в этот день в его ведомстве что-то было не так или он остался недоволен телефонным разговором, поскольку в момент нашего появления он что-то писал правой рукой, а в левой, лежащей на столе, сжимал телефонную трубку.

Увидев нас, он молча положил трубку на рычаг одного из, по крайней мере, десяти телефонов и коротко бросил, указав на целую галерею стульев:

— Прошу!

Затем взглянул на стоявшие в углу большие напольные часы в роскошном деревянном футляре, показывавшие без четверти одиннадцать, добавил:

— К сожалению, у нас есть только десять минут. Успеете рассказать, что к чему? Я захватил с собой эти иероглифы, но, к сожалению, в инструкции нет картинок, а я с этой техникой раньше не встречался.