Unknown

«Словами невозможно передать, как я раскаиваюсь о своем поступке, отец, и я никак не могу просить прощения, которого я не заслуживаю, за то, что так безумно огорчаю тебя. Не ради меня, но ради неё я умоляю тебя поговорить с герцогом. Я надеюсь, что его можно убедить принять моё сватовство, и он позволит нам обручиться без необходимости тех откровений, которые могут причинить страдания леди. Ваш покорный мот и повеса, Уильям».

Грей откинулся назад и закрыл глаза. Первый шок постепенно отступал, и разум попытался взять проблему под контроль.

Это было возможно решить. Препятствий для женитьбы Уильяма и Дотти не будет. Хотя номинально они являлись двоюродными братом и сестрой, кровной связи между ними не было. Уильям был его сыном во всех смыслах, но, что было значимо, не по крови. И хотя Максвелл был молод, богат и очень подходил, Уильям сам был графом по праву и наследником титула баронета Дансени, далеким от бедности.

Нет, с этим было всё в порядке. И Минни Уильям очень нравился. Хэл и мальчики... ну, при условии, что они не будут в курсе поступка Уильяма, они должны согласиться. С другой стороны, если кто-нибудь из них потом узнает правду, Уильям сможет счастливо избежать того, что его высекут хлыстом для лошадей и переломают ему все кости. Так же, как и Грею.

Хэл, конечно, очень удивится – кузен с кузиной хорошо проводили время вместе, когда Вилли бывал в Лондоне, но Уильям никогда не говорил о Дотти таким образом, который свидетельствовал бы…

Он взял письмо и перечитал его снова. И снова. Положил письмо на стол и, прищурившись, внимательно смотрел на него несколько минут в раздумье.

– Будь я проклят, если поверю в это, – сказал он, наконец, вслух. – Какого черта ты творишь, Вилли?

Он скомкал письмо, извинившись кивком головы, взял подсвечник с ближайшего стола и поджег послание. Официант, заметив это, тотчас подал маленькое фарфоровое блюдце, в которое Грей сложил горящую бумагу, и они вместе следили за тем, как письмена превращаются в пепел.

– Ваш суп, милорд, – сказал мистер Бодли и, осторожно развеяв дым пожарища салфеткой, поставил перед Греем тарелку, испускающую пар.

ТАК КАК УИЛЬЯМ БЫЛ ВНЕ досягаемости, очевидно, что нужно было пойти и встретиться лицом к лицу с соучастником его преступления – каким бы оно ни было. Чем больше он об этом думал, тем больше убеждался: что бы ни связывало Уильяма, девятого графа Элсмира, и леди Доротею Жаклин Бенедикту Грей, это не имело ничего общего ни с любовью, ни с виной за проявленную страсть.

Но как бы ему поговорить с Дотти, чтобы не растревожить ни одного из ее родителей? Он не мог слоняться по улице, пока Хэл и Минни не уйдут куда-нибудь, в надежде, что они оставят Дотти дома одну. Даже, если ему удалось бы застать её дома и поговорить с ней наедине, слуги обязательно обмолвятся, что он сделал это, и Хэл, обладающий повышенной бдительностью в отношении дочери, как огромный мастиф – в отношении своей любимой косточки, непременно захотел бы узнать причину.

Он отклонил предложение швейцара поймать ему экипаж и пошел пешком обратно, к дому матери, обдумывая способы и средства. Он мог пригласить Дотти поужинать с ним… но было бы очень странно при таком приглашении не иметь при этом в виду и Минни. То же самое с приглашением в театр или оперу – он часто сопровождал женщин, потому что Хэл не мог усидеть на месте достаточно долго, чтобы вынести целую оперу, и считал большинство пьес нудным трепом.

Путь лорда Джона пролегал через Ковент-Гарден (район в центре Лондона, на центральной площади которого располагался фруктовый и овощной рынок. Постепенно и рынок, и окружающая его территория получили дурную славу по мере открытия таверн, театров, кофеен и борделей. К XVIII веку это место стало известным «кварталом красных фонарей», привлекавшим лучших проституток. - прим. перев), и ему приходилось проворно уворачиваться от брызг воды, которую выплескивали из ведер прямо на булыжную мостовую после смывания склизких капустных листьев и гнилых яблок с фермерских прилавков. Летом увядшие растения покрывали мостовую. На рассвете свежесрезанные цветы привозили на телегах из сел, и они наполняли площадь ароматом и свежестью. Осенью запах загнивающих раздавленных фруктов, разлагающегося мяса и разбитых овощей становился свидетельством смены караула в Ковент-Гардене.

В течение дня продавцы зазывали покупателей, торговались, устраивали генеральные сражения друг с другом, отбивались от воров и карманников, для того чтобы на ночь глядя отправиться проматывать половину своей прибыли в таверны на улицы Тависток и Бриджес. С приближением вечера Гарден заполоняли шлюхи.