Unknown

Не вернуться ли мне снова на фестиваль на всякий случай? Может, позже. Сейчас я нуждаюсь в пиве. Я выхожу из Меа Шеарим и иду приземлиться в Уганду.

                        ***

Уганда-Бар.

Мне рассказывали об этой Уганде раньше и даже больше, чем я в действительности интересовался, но сегодня это будет моим убежищем от ходячих мешков для мусора, еврейских нацистов и стариков, грабящих банки. Именно в этой Уганде, говорят знающие люди, вы можете попробовать палестинское пиво и лучший хумус. Я хочу и то, и другое. Первое, что я обозреваю, когда вхожу в Уганду, это не бутылка пива с логотипом "Аллах", на что я надеялся, а немецкий безалкогольный напиток Бионад. Я спрашиваю Юлию, барменшу, почему они импортировали этот конкретный бренд.

Люди вокруг меня сразу понимают, что я здесь впервые и поэтому спешат объяснить мне основы: большинство иностранцев, часто посещающих это место, названное в честь согласия Теодора Герцeля на британское предложение устроить европейских евреев в Африке, приезжают из Германии, в первую очередь из Берлина.

Помимо Бионада, ещё две вещи, бросившиеся мне в глаза, это портрет Теодора Герцeля слева и фотография фонтана Тайбе справа.

- Вы должны попробовать Тайбе,- советует мне старик, -это палестинское пиво!

- Что значит палестинское - сделано палестинцем или продаётся палестинцем?

- Сделано. Сделано.

Каким палестинцем - мусульманином?

- Да! А что же еще?

- Уверены?

- На сто процентов!

- Но мусульманам запрещено пить алкоголь?

- Ах, может быть, он христианин.

Я сажусь, чтобы попробовать Тайбе, и Алон, друг владельца бара и частый здесь завсегдатай, начинает разговор со мной.

- Я не еврей, я иудей,- успевает он сообщить мне, пока трезв.

Он также "…музыкант, и у меня есть группа под названием "моджахеды", что подразумевает людей, начавших Джихад".

- Я пост-сионист. Нет, не так. Я пост-пост-сионист. Я считаю себя иудеем, я люблю Библию. Иудейскую, а не еврейскую. Вы должны понять: иудаизм, как мы знаем его теперь, развился только около четырехсот лет назад, и я против. Есть, может быть, десять человек на земле, которые думают так же, как я, но это не имеет значения. На мой взгляд, сегодняшний иудаизм такой же, как ислам и христианство, ни об одном из них я не забочусь.

Есть народ, который Алон любит особенно, сообщает он. Кого? Немцев. Почему?

- Немцы самый замечательный народ Европы.

Я говорю ему, что я немец из Берлина, и он влюбляется в меня тут же на месте.

Как легко делать людей счастливыми.

Я пью ещё пива. В конце концов, я немец и должен наслаждаться любой ерундой, обнаруженной в этой стране. Сo ртом и животом, налитыми пивом, я смотрю на них всех с некоторой отстранённостью: они евреи, а я немец, и, простите за слово, но я лучший из этих двух.

Я встаю, и немец внутри меня с истинно немецкой гордостью решает покорить эту землю. Нет, я не прежний германец, из тех, что завоевывали земли других народов танками, я новый немец, хороший немец, современный немец, который вершит добро. Я завоюю эту землю, наставляя ее обитателей на лучший путь.

Кто знает, может быть, я даже смогу возродить проект Уганды и освободить палестинцев от вечных страданий, объяснив евреям, что в Уганде им будет лучше. Я многому научился из истории, своей собственной истории, и чувство морали, мной приобретённое, введёт новый порядок и в этой части мира. Я буду вестником мира и перемен, мира и любви.

Лишь только я выхожу из Уганды на завоевание, как получаю сообщение из Синематеки: “Не хотели бы Вы посетить Яд ва-Шем завтра?” Это приглашение, посланное и другим гостям фестиваля, поражает мою недавно обретенную немецкую душу глубоко и лично. Яд ва-Шем - Музей Холокоста в Израиле, и не нужно быть гением, чтобы понять, кого я могу там найти: моих бабушек и дедушек. "Старая Германия" - это туманно далеко; бабушка и дедушка - вопрос персональный.

Одно маленькое сообщение из Синематеки рушит моё моральное превосходство, опуская его до самого дна моего существа. Быть немцем совсем не весело, а весьма грустно.

Я отвечаю, что пойду. Мое завоевание земли закончилось.

Вернувшись домой, я обнаруживаю бродячих кошек на заднем дворе, следящих за мной злыми глазами. Они меня не любят. Я не знаю, считают ли они меня немцем, арабом, евреем или кем-то другим. Но в итоге, они меня ненавидят. Я решаю не допустить, чтобы бестолковщина сегодняшнего дня на меня влияла, и иду покупать сладости. В Израиле у них есть рогалики, и я покупаю четыре штуки. Рогалики- это маленькие пирожные, и, когда я их ем, я чувствую, что становлюсь религиозным: приверженцем Рогаликов. Я верю в Рогалики и убью любого, кто не даст мне им поклоняться.

* * *

Яд ва-Шем.

Представитель музея встречает участников фестиваля и представляет нам ряд статистических данных. До Второй мировой войны в мире было 18 миллионов евреев, в настоящее время - 13,5 млн.

Яд ва-Шем построен в форме треугольника, представляющего как бы половину Звезды Давида. Другая, недостающая половина, означает убитых евреев. Их больше нет, нет второго треугольника.