Unknown

Я сбрасываю с ног босоножки с тонкими каблуками на дорогу и уже мчусь, как спринтер, за мешковатой фигурой и плевать на то, как выгляжу со стороны. Не уйдет. Когда я зла, я бегаю очень быстро.

Пальцы впиваются в воротник женщины, рвут на себя и заставляют ее остановиться. Она матерится и машет руками, пробуя освободиться. Возмущается, целится ногтями мне в лицо, но не на ту напала. Я встряхиваю ее и толкаю к стене дома. Едва сдерживаю себя, чтобы не ударить, заставив эти пустые, лишенные чувств, злые глаза, закрыться

- Ты знаешь! Ты видела, как она спрыгнула! Видела, как твоя дочь упала и закричала, и ушла!

Наверно, моя ненависть к этой женщине слишком велика, потому что я не вижу в ее перекошенном, одутловатом лице ничего общего с умницей Белугой. С ребенком, который учится рисовать и любит читать сказки. Который способен простить матери даже самые страшные грехи. Ни сожаления, ни вины, ни жалости. Женщина вырывается и кричит хриплым, пропитым голосом:

- Дура, пусти! А что я ей сделаю? Пусть государство Наташке помогает, раз мне не помогло! Оклемается, не в первый раз! А мне жрать нечего! - но она боится меня, я это чувствую. Как она понимает, что сейчас я способна ее убить.

- Землю жри, гадина, раз больше нечего! По-хорошему предупреждаю: лучше забудь дорогу в Детский дом. Еще раз дочь сдернешь - пойдешь по статье за решетку!

- Да кто ты такая, сучка, чтобы мне указывать?! Да я многодетная мать!

- Лярва ты многодетная, а не мать! С этого дня я - твоя самая большая проблема!

- Пошла ты на х… - Посыл звучит громко, и прохожие оборачиваются. Я чувствую, как моя рука начинает дрожать.

- Значит, слушай сюда, тварь! Хочешь спокойной жизни – оставь дочь в покое. Не оставишь – потом вини себя. Я найду способ оградить от тебя Наташу. Говоришь, за воровство сидела? А не ты ли у меня только что цепочку сорвала?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что? Какую еще цепочку?!

- Вот эту! - Я срываю с шеи золотое украшение и со злостью сую его в карман этой горе-матери, способной запросто уйти от покалеченного по ее вине собственного ребенка. Способной использовать дочь любым способом, лишь бы прокормить себя и очередного сожителя. - Эй, мужчина! – обращаюсь к прохожему. – Вызовите полицию! Срочно! Я поймала  воровку!

Женщина под моими руками начинает вырываться, но со мной не так-то легко справиться и у меня получается ее отмутузить. Даже по затылку треснуть и, главное, что ни капли не жаль.

- Ах ты ж сука белобрысая! Шмаль подорванная! Я у тебя ничего не брала!

- Брала! Мы тоже видели! Она брала, дяденька!

Господи, я на секунду от бессилия прикрываю глаза: я и забыла, что здесь Егор и Надя. Хороший же пример я подаю детям.

- Ну! – встряхиваю за грудки гниду, от которой несет потом, дешевым пойлом и страхом. – Вызываем полицию?! Будь уверена, я не отступлю! Сядешь у меня и не вякнешь! Еще и за Наташу ответишь, что спрыгнуть заставила! За увечья пожизненным  расплатишься!

- Хватит, отпусти! Поняла я! Поняла!

Она пугается, начинает реветь и затихает. Вытирает нос кулаком и вот в этом они действительно с дочерью похожи. Разве что горечь у каждого своя.

- Девушка, что? Уже не нужно вызывать полицию? У меня зять работает в отделе по борьбе с организованной преступностью, давайте я прямо ему позвоню? А вдруг за ней банда стоит? Всех сразу и повяжут!

Я совсем забыла о мужчине. А он молодец, сразу сообразил.

- Нет, спасибо! – я нахожу в себе силы поблагодарить человека  кивком. – Она мне сейчас все вернет. Ведь вернешь?! – протягиваю ладонь, и мать Белуги трясущейся рукой отдает цепочку. Шепчет, словно яд сплевывает:

- Сука.

- Вот и хорошо, что поняла. – Я отпускаю ее и отступаю на шаг, пытаясь унять дыхание. – Девчонка у тебя хорошая, не будешь трогать – человеком вырастет, не в пример тебе. Уж мы постараемся. Завтра же найдешь ее в больнице.

- Что?

- Что слышала! Придешь и скажешь, что уезжаешь. Далеко на север – лечиться от пьянки. Скажешь, чтобы училась и училась хорошо! Она у тебя книги любит – скажи, пусть читает. И приди трезвая, дай ей запомнить тебя матерью, для которой дочь – это не пустые слова, и не способ заработка. И чтобы письма писала! И сыну и дочери, поняла?! А теперь пошла отсюда, дрянь! Видеть тебя не могу!

Я возвращаюсь во двор Детского дома с колотящимся сердцем и на непослушных ногах. Егор отбирает мои босоножки и идет рядом. Десятилетняя Надя берет за руку, прижимается к моему боку и хлюпает носом все время, пока скорая перекладывает Белугу на носилки и увозит в больницу.

- Светлана Анатольевна, а Наташа выздоровеет?

- Конечно, Надя. Обязательно.

- Она больше не убежит?

- Не знаю, - и я правда не знаю.

От группки взволнованных воспитателей, окруженных детьми, отходит заведующая, подходит ближе и просит.

- Светочко, Ираида уехала, запри медпункт, пожалуйста. И останься сегодня на часик после работы, очень прошу! Сама понимаешь, надо успокоить детей – Белугина сильно травмировалась и все на их глазах.

- Хорошо, Ольга Владимировна. Конечно.