Unknown

Через час я и пятеро виновников инцидента стояли в кабинете перед Матвеем Александровичем, который расположился за столом и, постукивая пальцами своей механической руки, испытывающе глядел на нас. Борис Вениаминович тоже был здесь. Заложив руки за спину, он расхаживал по комнате с крайне недовольным видом и время от времени бросал на меня гневный взгляд.

Фоме досталось больше всего. У него оказалась сломана рука в локтевом суставе, но наш штатный врач зафиксировал её на первое время. Лицо же у парня распухло так, что и узнать было трудно. Для врачевателя вылечить такие травмы – раз плюнуть, но кажется, папаше Фомы придётся раскошелиться, чтоб подлатать нерадивого сынка.

– Значит ты, Михаил, утверждаешь, что эти пятеро отроков пытались изнасиловать девушку-простолюдинку. Верно? – спросил Матвей Александрович.

– Верно, – подтвердил я.

– А вы утверждаете, что Михаил напал на вас просто так и избил?

– Да, господин наставник, – произнёс Фома. – Именно так и было.

– И зачем же он на вас напал?

– Не имею представления, господин наставник. Покуражиться, видать, хотел.

– Мать вашу, – себе под нос процедил Борис Вениаминович. – И это будущие дружинники! Впятером одного не могут одолеть. Тьфу. Позор.

– Кто может подтвердить твои слова, Михаил? – спросил Матвей Александрович. – Имеются ли свидетели сему инциденту?

– Татьяна может подтвердить, – сказал я. – Больше никого рядом не было.

– Татьяна – твоя знакомая?

– Да, – коротко ответил я.

– Ладно, – Матвей Александрович поджал тонкие губы, раздумывая о чём-то. – Акт насилия свершился? Есть следы побоев или ещё что-то, что может подтвердить факт нападения.

– Нет, я пресёк его. Они не успели ей ничего сделать. Кажется, синяк на лице остался.

Матвей Александрович вопросительно взглянул на Бориса Вениаминовича.

– Вы, пятеро, пошли вон, – приказал старший наставник, – а ты, Михаил, останься.

Отроки, хромая и кряхтя, покинули помещение.

– Всего две недели, – произнёс Борис Вениаминович, прожигая меня насквозь взглядом своих серых глаз. – Две недели! А уже вляпался. Пятеро сынов наших дружинников избиты. И почему? Да просто так!

– Я защищал честь девушки, – настойчиво повторил я.

– Честь? Ты чего мелешь? Речь идёт о простолюдинке. Какая, к чёртовой матери, честь? Это первое. Второе. Факта насилия нет, свидетелей нет, а пятеро покалеченных отроков – есть. Это скандал. Их отцы – уважаемые воины, служащие роду. Что ты себе позволяешь?

– Тогда их отцам должно быть стыдно за поступок сыновей. На территории поместья творилось бесчинство. Честная девушка, что приехала служить роду, не может тут находиться в безопасности. Или я должен был просто смотреть, как эти подонки творят, что хотят?

Я говорил без какого-либо почтения, глядя прямо в глаза старшего наставника. Понимал, что за такое поведение меня самого могут наказать, но негодование кипело.

– Ты с кем разговариваешь, сопляк? – тихо произнёс Борис Вениаминович. – Да я тебя велю прутьями пороть. Как рот смеешь открывать без дозволения?

– Прошу прощения, – сказал я, но это снова прозвучало не слишком уважительно.

– Борис Вениаминович, – осторожно произнёс Матвей Александрович. – Простите за мою дерзость, но Михаил в некотором роде прав. Если всё случилось так, как он утверждает, ситуация скверная. Даже если речь идёт о простолюдинке, нельзя попустительствовать насилию в поместье. Надо допросить девушку и других слуг в ближайшем флигеле, кто мог что-то видеть или слышать.

– Я не вчера родился, сам знаю, – осадил его Борис Вениаминович, а потом тяжело вздохнул. – Но это скандалом попахивает. Задета честь дружины. И кем? Из-за чего? Обычная драка между отроками, какие случаются регулярно. Просто прими дисциплинарные меры. Никакого изнасилования не было, и упоминать об этом ни к чему, особенно сейчас.

– Если отроки действительно пошли на такое, – возразил Матвей Александрович, – необходимо, по крайней мере, отсрочить их принятие в дружину. Случай этот неприятный. Одним сойдёт с рук, другим, а что потом? Поместье превратится в бордель? Вам виднее, конечно, но я бы настаивал на расследовании.

– Проклятье! И ты туда же. Это мальчишки! Хочешь сказать, ты сам в юные годы служанок не щупал? И девка даже не отроковица – простолюдинки! О чём вообще разговор?

– Прошу прощения, Борис Вениаминович, – повторил младший наставник, – но моя задача – следить за моральным обликом моих подопечных. Есть обычаи и есть честь дружины, которую может задеть данный инцидент. Если Михаил заявляет иск другому отроку, мы не должны оставлять это без внимания.

Борис Вениаминович, тяжело вздохнув, посмотрел на меня:

– Откажись от иска. Тебе проблем мало?

– Нет, – сказал я. – Попытка изнасилования была, и я от своих слов не откажусь. Если вы полагаете, что у девушки-простолюдинки чести быть не может, то я заявлю о том, что была задета моя честь, как служителя рода.

– Ох, дурак… И ты, Матвей, тоже намерен упорствовать?

– Я лишь желаю, чтобы в этом доме не совершалось беззакония. Если подобный случай всплыл, я не имею права его замалчивать. Должен принять меры.