Unknown

Сон никак не приходил, и я включил ночник. На столике лежало пять книг, доставленных мне из библиотеки. Немного почитав «Вазу с пряностями» Гюисманса⁶ и «Кривую любовь» Корбьера⁷, я взял книгу незнакомого мне автора – Гюстава Моро. Называлась книга «Сад Смерти». В предисловии было сказано, что родился он в 1887 году, а в 1905 году, в возрасте 18 лет, покончил с собой. Тоненькая книжечка, отпечатанная неизвестным мне издательством тиражом в двести пятьдесят экземпляров, содержала не больше полусотни стихотворений. Вполне возможно, что это было полное творческое наследие автора. Прочитав несколько виршей, я понял, почему месье Моро столь рано покинул этот мир. Его стихи явно свидетельствовали о той болезни, что в декадентских салонах Лондона называют «очарованием смертью». Каждая строфа поэта буквально дышала кладбищенским холодом. Используя доступные ему творческие механизмы, метафоры и символы, юный поэт демонстрировал тщетность бытия, кратковременность молодости и подлинную красоту страдания и смерти.

Эту книгу вполне мог написать Садовник, вот только Гюстав Моро наложил на себя руки два года тому назад, а смерть, как известно, не дает отпуска тем, кого она забрала в свои чертоги.

Я вынул библиотечный формуляр и оторопел. Последним книжку брал мистер Уэйн Холидей, навестить которого мне еще предстояло, а до него «Сад Смерти» читала моя дочь, Аделаида Ватсон!

В пылу погони за Садовником я совсем позабыл о собственной дочери, а ведь я знал, что Аделаида и мисс Джоан регулярно посещают Лондонскую библиотеку, в том числе, и отделение французской поэзии. Там они познакомились с Барбарой Лестрейд, там Аделаиду нагло рассматривал извращенный бонвиан Доминик Леруа.

«Не знала, что ты тоже любишь французских символистов», – вспомнил я слова Аделаиды, зловещий смысл которых только сейчас дошел до меня. Моя несчастная дочь любит стихи декадентов! Таких, как этот самоубийца-Моро! Любит стихи, воспевающие смерть, тогда как ее собственный отец и его лучший друг все свои силы отдавали служению жизни.

Это был сильный удар для меня. Я смотрел на ночник, вокруг которого летала ночная бабочка, и думал о том, где я недоработал, как я упустил тот момент, когда дочь начала отдаляться от меня. Эти современные литературные течения, новые моды, как разрушительно они воздействуют на неокрепшие умы молодежи!

Неужели это Джоан подтолкнула мою Аделаиду к декадентству? Такая замечательная, чистая девушка – неужели это она?

А, может быть, это не Джоан, может быть, это я? Что испытала моя дочь, когда увидела отца с поднесенным к виску револьвером? Что она подумала?

Я закрыл книгу, выключил ночник. Некоторое время я просто таращился в темноту, думая об Аделаиде, Джоан, Холмсе, Садовнике и символистах. Наконец, усталость взяла свое, и я уснул.

12

Она никак не могла понять, почему мать считает ее хорошей девочкой. Да, она получает отличные отметки в школе, имеет прекрасные перспективы для поступления в колледж, не дерзит учителям и не дерется с соученицами. Но разве этого достаточно, чтобы считаться хорошей девочкой? Отметки, перспективы и прилежное поведение – это такая же ширма, как ее затрапезная юбка и блузка, которые ей приходится носить, потому что мать не может заработать на нормальную одежду, над которой не смеялись бы в школе. Эта ширма скрывает простой факт, который известен только ей самой: Розамунд Нэш-Мерфи не является хорошей девочкой.

И, что самое худшее, осознание собственной порочности не легло тяжким грузом на душу Розамунд, напротив, она втайне гордилась тем, что она не такая, как ее мать. В отличие от матери, она не пугается и не начинает неистово молиться, когда ветка дерева поскребется в окно. Она не проводит вечера на коленях перед лампадой, взывая Господа простить и помиловать, не ходит в церковь. Она не боится наказания Господня, как ее мать. Как Бог может покарать ее? Убить? Но Розамунд не боится смерти.

Напротив, смерть с детства привлекала девочку. Однажды она видела, как на улице умирала лошадь, которую каменщик запряг в слишком тяжелую повозку. Ей не было жаль лошадку, Розамунд жадно наблюдала, как конвульсии сотрясают тело животного, как изо рта вылезает розовая пена, как закатываются глаза. Внизу живота стало тепло, девочка едва не вскрикнула от невероятного, неведомого ей доселе наслаждения.

Еще одним наслаждением для Розамунд стало чтение. Одну за другой она проглатывала книги поэтов-декадентов, многие стихи заучивала наизусть. Особенно ей полюбились вирши Гюстава Моро. В одной из книжек Моро она нашла его портрет – бледный, очень худой юноша в цилиндре. Черные волосы, пронзительные глаза – Гюстав был похож на ворона, того самого, из стихотворения Эдгарда Алана По. Подобно зловещему возгласу Nevermore! из горла мрачной птицы, стихи Моро оплетали паутиной безысходности, тоски, очаровывали, звали в могилу.

Розамунд знала, что мать сочтет ее ведьмой или сумасшедшей, если узнает о ее порочной сущности. И все остальные не поймут ее.