Unknown

Барабаны, как он появился у первых линий солдат, стали бить изо всех сил «готовься». Трубы взревели, играя сигнал: «внимание, услышать всем». Солдаты застучали о кирасы оружием.

Волков остановился, стал оглядываться. За ним встала вся колонна из его охраны.

- Вам надобно к столу, - чуть поравнявшись с ним, говорит ему Максимилиан.

Волков глядит на него с осуждением, ему не нравится, что его знаменосец знает, что происходит, а он нет. Тем не менее, он едет вперёд, как и предлагал ему Максимилиан. Подъезжает к столу.

К нему тут же подбегает Мильке и говорит:

- Господин полковник, вам придётся спуститься с коня.

- Слезть с коня? - Волков ещё больше озадачен.

Он глядит на Брюнхвальда, а тот кивает: спускайтесь, спускайтесь, друг мой. А барабаны бьют. Солдаты гремят оружием и доспехами.

Волков не любит участвовать в том, что ему неведомо или непонятно. Но, кажется, все собравшиеся, включая и солдат, ждут, что он слезет с коня. Да и Брюнхвальд со всеми заодно. Он нехотя перекидывает ногу. Мильке не побрезговал, подбежал, учтиво придержал ему стремя.

Полковник слез с коня. И тут шум стал стихать, барабаны, как по команде, смолкли. А тут Мильке подошёл к столу и заорал так, что было слышно во всех полках, даже в последних рядах:

- Рыцарь Божий, Иероним Фолькоф, фон Эшбахт, коего многие прозывают Инквизитором и Дланью Господней, говорю вам, что все солдатские корпорации вверенных вам полков, все корпорации ландскнехтов, что стоят тут на поле, все корпорации кавалеристов и корпорация артиллеристов приняли решение, которое было единогласно одобрено и советом офицеров…

Тут Мильке сделал паузу и поглядел на Волкова, чтобы видеть реакцию кавалера. И уж после продолжил так же громко, как и начинал:

- И решение корпораций солдатских таково: Рыцарь Божий, Иероним Фолькоф, фон Эшбахт, пусть произведён будет в чин генеральский. Ибо другого генерала нет, а полковнику войском с другими полковниками командовать несподручно.

При этих словах Мильке откинул материю со стола и взял с него ленту белоснежного шёлка с золотым позументом, скреплённую на концах золотой брошью.

Волков даже ещё не понял, что происходит, а Максимилиан бросил перед ним на землю подушку и тихо сказал:

- Встаньте на колено, кавалер.

Полковник растеряно взглянул на своего знаменосца и просьбу того выполнил. Не без труда поставил колено на подушку. Сказать, что он был удивлён, было бы мало. Он был поражён такой неожиданностью. И лишь одна мысль была у него в голове: не сочтут ли меня самозванцем? Патента хоть от какого-нибудь государя у меня нет на такой чин. Точно обзовут самозванцем.

А тем временем Брюнхвальд, Эберст и Кленк взяли у Мильке эту ленту и, неловко все вместе неся её, подошли к Волкову. Остановились.

- Поднимите правую руку, господин полковник, - говорит ему Мильке.

Волков послушно поднимает правую руку, а офицеры через неё надевают ему ленту, не расстёгивая брошь.

- Вставайте, - говорит Мильке, - скажите, что благодарны корпорациям.

Удивление, вернее обескураженность, что поначалу овладела им, проходила, он бы не был хорошим бойцом и командиром, не умей он брать себя в руки. Опираясь на руку Максимилиана, он встаёт:

- Добрые люди, спасибо вам за оказанную честь. Уж не опозорю ваш дар, - он разглаживает ленту на груди, - ни трусостью, ни каким другим бесчестьем. И не будет у меня дара более ценного, чем ваш. Храни вас Бог!

Мильке машет рукой. И взревели трубы, застучали барабаны, грохот доспехов и железа понесся над полем вместе с криками:

- Эшбахт! Длань Господня! Эшбахт!

Офицеры стали к нему подходить и кланяться, поздравлять его. А Волков всем жал руки, всех обнимал, даже тех, кем по делам их доволен не был.

- Это вы придумали? - спросил он тихо, когда обнимал Карла Брюнхвальда.

- Рад бы сказать, что я, - отвечал тот, - но не привык присваивать чужие заслуги, то штабиста вашего нового затея. Ещё в первый день, как он поступил к вам на службу, стал говорить, что полковнику другими полковниками командовать нельзя. Всякий раз может склока случиться. И он прав.

- Думаете, не зря я взял молодца этого на службу?

- О, - Брюнхвальд изобразил восхищение, смешанное с опасением, - этот далеко пойдёт. Прыток.

Товарищи засмеялись.

Что ж тут скажешь, Волков, конечно, всё никак не мог в себя прийти, всё гладил и щупал шёлк ленты. Он представлял, как великолепно будет смотреться она на хоть и потрёпанном, побитом, но всё ещё прекрасном доспехе.

Ну никак он не ожидал такого от своих людей. Думал, что его жёсткость с солдатами, его требовательность к офицерам уж точно симпатий к нему не вызывает ни у одних, ни у других. А тут вон как всё обернулось. Возможно, сыграло роль то, что победа над хамами случилась сразу, как только он взял бразды правления в свои руки. И была она, спасибо Агнес, весьма легка и почти бескровна. А может, благосклонность подчинённых случилась потому, что взял он большую добычу у врага, и каждый, даже самый последний возница в лагере, теперь ждал своей доли.