Unknown

Но вдруг, светопреставление – кто-то открыто стремится к другой еде! О ужас, ему только что высказали все что думают о его кичливом до смешного поведении на вечеринке. И по какой-то непонятной причине темные подтасовки по отношению к ним не работают, не получается! И такого с течением времени будет все больше! Ибо темный хаос начинает блокироваться свыше. И вот уже на ограниченной территории олимпиец пытается выстроить чувственное влечение своей эмпатии. Но у других-то олимпийцев тоже есть свои территории. А точнее территории, которые они успели захватить в экспансии. И зачастую это – одни и те же территории. Начинается спор хозяйствования. В американских мультиках таких сюжетов полно. Один олимпиец хочет отдыхать, другой – праздновать. Олимпиец устроил все в комнате для праздника – только отвернулся, а другой олимпиец начинает все переделывать для отдыха. Как только отошел – первый переделывает все обратно для праздника и т.д. А если на такие проблемные ситуации накладывается и высокомерие – то олимпиец третьего подвида становится неуравновешенным нервным психом. Собственно, при высокомерии он таковым станет еще на предыдущем этапе. Однако теперь его деяния активно ограничиваются не только невежеством основы. Ведь у него постоянно происходит крах попыток хозяйствования в своих влечениях. Кстати, хоть расцвет культуры олимпийцев пришелся на начало двадцатых, такая культура мультипликации есть и сейчас. Причем зачастую со значительной степенью стагнации. Например мультик «Губка боб» несет именно эту «нервную» энергетику, значительная часть сюжета – эгоистические конфликты чувственных влечений. Причем и сюжетно, и энергетически там показано именно выживание. Веер необычных инстинктов также присутствует. Сверхсознание автора-олимпийца будет создавать в мультике мир, тяготеющий к процессам родного мира олимпийцев.

Итак, теперь уже на своей территории олимпиец пытается «перехозяйствовать» других темных олимпийцев, а также избегать первозданного хаоса. Его все больше охватывает тревожная неприязнь. Например, олимпийцу предлагают покататься на лыжах, но ему неприятны эти новые чувства, поэтому и весь веер развлечений в опеке его вовсе не увлекает, движение на лыжах тревожно сковывает, мало отличаясь в его восприятии от цепей.

И вот уже олимпиец живет прошлым. Характернейший признак всех существ на данном этапе – нежелание чтобы центральное время шло как таковое. Стремление чтобы все было спокойно и незыблемо, вечное «сейчас». И в той же Америке - характерный стиль поведения таких темных олимпийцев не просто есть, иногда он возводится буквально в статус добродетели, культурной преемственности поколений. Олимпиец пытается сохранить один и тот же рисунок чувственных влечений, он ревностно следит за тем, чтобы он никогда не поменялся:

– «Доброе утро сын! Сегодня необычный день. Каждый взрослеющий (фамилия), сегодня (дата), одевает (вид спорта) шапку и»

... и все. Неужели вы думали, что отец будет учить сына играть? Нет, этого ни в коем случае не произойдет. Отец надарит сыну кучу памятных сувениров, атрибутов, и в конце торжественно скажет: Вот, держи. Мой отец передал этот (мяч, биту и т.д.) мне, а я передаю тебе, именно ей кто-то в лохматом каком-то году забил решающий гол.

Здесь уточню – такие атрибуты действительно несут культурный смысл. И если бы они были отправной точкой для собственных свершений или вдохновляли – ситуация могла бы быть вполне гармоничной. Но в случае последней стадии темного пути они играют роль лишь чувственных якорей, ориентируясь на которые можно не менять ничего. И такой отец не дает сыну делать ничего, снедаемый тревогой. Ведь он точно знает, что слой чувств не должен быть функционален.

Уже имеющиеся блага также изменяются согласно высшему смыслу. Но в восприятии темного олимпийца – это единсвтенные его блага. Поэтому темный олимпиец на данном этапе подвержен очень специфической, узнаваемой панической тревоге. Кажется, в современной психиатрии есть и термины и описание подобных состояний. Но я не буду углубляться в термины, опишу образно. Девушка приходит на прием к доктору и дрожащими руками показывает на самую обычную, вполне здоровую стопу левой ноги: «Доктор, посмотрите как, выпирает эта косточка. Я тяжело больна. Что же будет дальше?». У мальчика шатается молочный зуб. Он прекрасно знает, что это вполне обычное явление ему давным-давно объяснили. Но его охватывает тревожная паника, потому что для него это олицетворение разрушения имеющихся чувственных влечений, а не просто зуба в опеке. «Зуб отвалится, я стану хуже выглядеть, он отвалится, отвалится!!!».