Unknown

  По карте видно, что Янг поднялся на один из трёх холмов высотой от 600 до 700 футов к востоку от зоны высадки 'Олбани'. Теперь он решил направиться в сторону, как он считал, юга. Он проделал долгий путь, затем сошёл с тропы, которой следовал, потому что она стала слишком узкой. В нём росла тревога, что он либо рядом, либо уже пересёк камбоджийскую границу, потому что он не видел и не слышал вертолётов и самолётов, а он знал, что они избегают границы. Тогда Янг лёг на обратный курс.

  'Позже надо мной пролетели вертолёты. Я попробовал подать им сигнал зеркальцем, но безуспешно. Днём я подошёл достаточно близко, чтобы снова услышать, как приземляются и взлетают вертолёты. По моим оценкам, я оказался менее чем в миле от зоны высадки ['Коламбас']. Ближе к вечеру противник атаковал находившиеся там войска. Атаковал с моей стороны периметра. Наши войска стреляли по врагу, а пули ложились вокруг меня. В долине особых укрытий не оказалось, поэтому, поднявшись на вершину холма, я нашёл большой ствол и спрятался за ним. Потом американцы открыли огонь артиллерией и миномётами. Вслед за ними бомбить, обстреливать и пускать ракеты прилетели самолёты и вертолёты.

  Всё происходило достаточно близко, и это меня сильно пугало. Удары наносились по долине и моему холму, чтобы отрезать врага, а я находился прямо посередине. К тому времени, как бой закончился, стало темно, и у меня хватило ума, что войти в периметр лучше не пытаться. Любой звук движения немедленно вызовет огонь. Всю ночь вокруг меня ложились артиллерийские снаряды и миномётные мины. Местность освещали ракеты, и я не смел даже шевельнуться. Я укрылся ветками и листьями, чтобы меня не увидели. Ещё одна жуткая ночь. Было сыро и холодно. Снова по мне ползали муравьи, страшно болела голова. Муравьи проникли в одежду. Если я несильно вертелся, с ними можно было мириться, но если вертелся чуть активней, они меня кусали. Приходилось беречь от них и глаза, и уши, и рану на голове. Всю ночь напролёт стрельба то вспыхивала, то утихала. Ребята открывали пальбу не раздумывая'.

  Американцы в 'Коламбас' приветствовали рассвет 19-го ноября 'безумной минутой', пролившейся вокруг притаившегося на склоне Джима Янга. Когда она стихла, он начал осторожное движение ко спасению: пересёк широкий мелководный ручей и, наконец, нашёл прогалину, где мог подойти к периметру и показать себя, - кто он и что он. Он добрался до периметра 'Коламбас' лишь за несколько часов до того, как американцы покинули его.

  Янг пообщался с бойцами. 'Мне указали, где находится моя рота. Заблудившись, я, оказывается, сделал огромный крюк и каким-то образом вернулся в свой отряд уже в другой зоне высадки. Я прошёл сквозь периметр к своему подразделению. Все были рады видеть меня, как и я. Мне сказали, что меня уже числили пропавшим без вести. Семье даже отправили об этом телеграмму, и она стала для неё большим потрясением. Потом уже получили телеграмму о том, что я не пропал, а ранен.

  Боец штабной роты батальона принял у меня снаряжение. Я хотел оставить себе каску с пулевым отверстием. Он сказал, что этого сделать нельзя, тогда я попросил сохранить её для меня, сказал, что хочу её вернуть. Меня отвели в медпункт. Промыли рану на голове, уложили на носилки, опросили, что видел и где был. Меня смущал тот факт, что в день, когда мы попали в западню, я не попытался пробиться назад. Офицер же сказал мне, что я поступил правильно, что в тот день вернуться мне бы и не удалось. Наконец, меня доставили на 'Холлоуэй', а оттуда - в Куинён'.

  Джим Янг добавляет: 'Пуля оставила мне в черепе вмятину размером с четвертак. И пуля, и осколки каски вдавили кусочки черепа в мой мозг. В Куинёне пришлось извлекать костные фрагменты из мозга; и что б там ни делали с медицинской точки зрения, во Вьетнаме это делалось впервые, поэтому обо мне написали в медицинских журналах'.

  В Куинёне пришла медсестра и срезала одежду с Янга. 'Когда она снимала мои ботинки, вы бы видели её лицо. Пять дней прошло с тех пор, как я снимал одежду. Я скинул вес со ста девяноста фунтов до ста пятидесяти. Из-за характера ранения меня отправили в Денверский армейский госпиталь имени Фицсиммонса. Мне же самому хотелось поехать в госпиталь в Сент-Луисе, поближе к дому. Последовали длительное лечение и процедуры. В середине декабря мне разрешили выписку из госпиталя. Документы о выписке выдали двадцать второго декабря, но сказали, что до рождества я не смогу получить новую униформу и жалование. Им хотелось отмечать рождество, а мне оставалось, ей-богу, сидеть и ждать. Чёрт с ним. Я занял чуток денег и одежду у одного парня, сообщил в финчасть, куда отправить мои деньги, и уехал. Приехав домой в самый канун рождества, я прокрался внутрь и удивил всю семью'.

  Последняя и самая поразительная история 'отхода и уклонения' всплыла на свет только через неделю после битвы на 'Олбани'. 24-го ноября, за день до Дня благодарения, вертолёт-разведчик, летавший вблизи оставленного поля боя на 'Олбани', увидел внизу фигуру человека, размахивающего окровавленной тряпкой.