Unknown

  17-го ноября 1965-го года, в ночь, когда пришла телеграмма, мой мир перевернулся с ног на голову и меня словно втиснули в другое существование, словно в сон. Я не могла уяснить, как случилось то, что, как я твёрдо верила, не случится никогда. Я гостила у тёти Джека Пэт в Нью-Рошелле, когда позвонила мама. Я помню, как посмотрела в окно и удивилась, что мимо проезжают люди, что всё выглядит так же, как и до её звонка. Мне хотелось крикнуть всем, чтобы остановились. Я поднялась наверх посмотреть на Камми: она мирно спала и не знала, как изменилась её жизнь. В недавнем письме Джек сказал: 'Как ты смотришь на то, чтобы подарить Камми маленького братика, когда я вернусь?' Отныне маленьких Геохиганов больше не будет. Я взяла на руки спящего ребёнка и крепко прижала к себе, ещё не веря, что пришёл конец всему, на что мы надеялись, о чём мечтали и что планировали'.

  Известие пришло 17-го ноября, в 62-ой день рождения отца Джека. Джека похоронили в Бетеле, штат Коннектикут, 2-го декабря. Заупокойная месса прошла в Пелэме, штат Нью-Йорк, где он вырос, и церковь была переполнена. На той неделе газета Пенсильванского военного училища посвятила памяти Джека почти три страницы.

  Впоследствии его мать написала вот это письмо, опубликованное в 'Зе Пелэм Сан' от 13-го января 1966-го года:

  'Дорогие граждане Пелэма,

  17-го ноября пришла ужасная телеграмма с извещением о гибели Ланса во Вьетнаме в битве при Йа-Дранге. Он был, как вы знаете, мужем Барбары, отцом маленькой Камми и нашим единственным ребёнком.

  Ожидая возвращения его тела, мы пытались собрать осколки наших разбитых сердец. Мы говорили себе: это божья воля. Бог лучше знает. И на минуту или час нам удавалось смириться в какой-то степени, но затем внезапно - старый свитер, шар для боулинга, фотография - и этот огненно-рыжий мальчик уже скакал по лестнице через три ступеньки или заворачивал за поворот на Мэнор-Серкл, давя на клаксон, сообщая нам, что вернулся из училища - из Африки - или из Форта-Беннинга, и наше смирение растворялось в неизменном осознании того, что он мёртв. Что мы никогда, никогда больше не увидим его милого лица.

  Мы стали готовить похороны. Мы рассудили, что, поскольку школьные товарищи Ланса живут в районе городов Пелэм и Нью-Рошелл, мы привезём его на отпевание в его родной город. Мы созвонились с похоронным бюро Пелэма. Нам не хотелось навязывать свою печаль другим, и, думаю, глубоко внутри мы чувствовали, что, возможно, никого это не очень-то интересует, поэтому мы просили мистера Флада опубликовать короткое сообщение в газете и организовать короткую, простую панихиду.

  Тело Ланса прибыло из Вьетнама самолётом. Мы собрались с духом и отправились в похоронное бюро. Глядя в дорогое лицо, мы чувствовали, как на нас рушится мир. Он участвовал в действиях, которые не назывались войной; он умер за тысячи миль от любимой страны; его кровь и кровь его бойцов, которых он так любил, стали частью земли Вьетнама, и не было ни оркестров, ни почестей, ничего - только три безутешных человека, стоящих возле гроба. Никогда не были мы так одиноки.

  Позади нас тихонько отворилась дверь. Кто-то вошёл в зал. Это был мужчина. Он плакал. Он встал на колени. Помолился. Подошёл к нам. И сказал о нашем мальчике ласковые и добрые слова. Он ушёл. Но это стало началом того, что [один друг] назвал 'стихийным проявлением любви к мальчику'. И снова открывалась дверь, опять и опять. Люди текли в этот зал - люди, которые знали Ланса, люди, которые без стыда оплакивали его, люди, которым было не всё равно, благословенные, замечательные люди.

  Через Боба Креминса [друга семьи] для него провели службу у монумента. Борясь с вечерним холодом, священнослужители всех вероисповеданий отдали ему дань уважения. Был там 'Американский легион', пришла Организация ветеранов иностранных войн, - люди, своими жертвами давшие нашему мальчику возможность вырасти в свободной стране. И опять люди - сотни людей - стояли на улице, принимая участие в прекрасной церемонии, - и приспущенный наполовину прекрасный стяг, складки которого едва колыхал ветер, словно посылал на всех благословение.

  Мы плакали, слёзы текли по нашим лицам в искренней благодарности всем в Пелхэме за такое поминовение. Наступил день похорон, и полиция незаметно расчистила дорогу для проезда похоронного кортежа по улицам. На каждом перекрёстке полицейские стояли навытяжку, взяв под козырёк в последнем приветствии. Церковь святой Екатерины переполнилась. Гроб Ланса, укрытый флагом, остановился у ног его бога.

  Этот мальчик так сильно любил людей. Ему было всё равно, чёрные они или белые. Если они в нём нуждались, он всегда мчался к ним сломя голову. Он окормлял и заботился о них в Африке, и он был во Вьетнаме, потому что услышал тот же призыв и ответил на него; и внезапно мы поняли, что Ланс стал воплощением всех ребят во Вьетнаме, - усталых, отважных, раненых, мёртвых, - и Пелэм сказал: 'Мы любим вас всех', - и раскрыл объятия и прижал их всех к своему сердцу в лице одного молодого человека, лейтенанта Ланса Гоухигана.