Unknown

Державший меня Плакальщик протянул к моему лицу руку, которую внезапно охватил огонь, словно бы тот погрузил ее в бензине. Я поднял трясущийся обрез, только тот не обратил на это внимания. Дураком он не был. Видел же, что я выстрелил в ведьму из обоих стволов, и видел, что у меня не было шанса перезарядить оружие.

- Пеккатор, - пронзающим голосом зашипел он.

При этом он схватил меня за лицо горящей ладонью, я услышал треск горящей бороды, шипение прижигаемой кожи. Почувствовал чудовищную боль и еще большее бешенство.

Я нажал на оба спусковых крючка еще до того, как он смог меня коснуться.

Сегодня я был только гневом, в моей крови горел напалм.

А огонь шествовал за мной.

Двойной выстрел хлестнул по двору, монах подскочил на метр в воздух и рухнул навзничь. Капюшон его исчез в облаке горящей неоновым сиянием рубиновой крови.

Я схватился на ноги и бросился бежать в сторону кладбища. Перескочил надгробие, вот просто так, будто перепрыгивал садовую лавочку, затем следующее. Мир выглядел странно, несколько размазанный и с преувеличенным контрастом; я видел висящие в воздухе камешки гравия, убегающие из-под моих ног.

Они мчались за мной, словно подхваченные ветром куски черной пленки. Я повернулся, поднимая обрез. Их тут же смело, они исчезли, прячась за надгробиями, приседая за мраморными фигурами. До них уже дошло, что это не охотничья двенадцатка.

Мы не на охоте. Мне не нужны патроны, заполненные порохом, с целыми капсюлями, пыжом и пулями. Сейчас это эманация боевой части моего разума. Патроны я меняю, когда те заполняются демоном, когда я пленяю его в средине или отбираю у него часть энергии. Это не просто обрезанное ружье, переделка из английской двустволки фирмы Stanwell & Norberts. Это Ка оружия. И выглядеть оно может как финка, как покрытая знаками кость или обрез. Это эманация моего разума.

Я выстрелил раз, в сторону ближайшего преследователя. Бетонная ангелица, вздымающая к небу ладони и лицо с выражением подозрительно сексуального экстаза, неожиданно потеряла голову в туче пыли и свалилась на того, кто скрывался за памятником.

Не сегодня.

Перескакивая стенку, я только увидел, как тот, наибольший, который даже не задал себе труда двинуться с дворика, вытягивает ладони из рукавов и раскладывает руки, а из-за его спины один за другим выбегают до невозможности худые псы, мумии доберманов, удерживающиеся в целости только лишь благодаря стальным скелетам.

За стену они выскочили, когда я уже был на дороге.

Я выстрелил дважды и попал в одного, превращая в облако черного дыма, словно капли туши в молоке. Почувствовал отдачу, когда полоса мрака исчезла, всосанная в ствол. Я переломал обрез, придерживая большим пальцем целый патрон, и позволил, чтобы ледяная, покрытая инеем гильза полетела в коляску мотоцикла.

Я развернулся и рванул в сторону дома, взбивая облако пепла. Только тогда до меня начало доходить, что случилось.

Я ехал домой.

Я представлял собой сплошное отчаяние, а изнутри меня переваривал огонь

 

Ехал я молча, изнутри и снаружи. Опираясь на руль, я чувствовал между бедрами вибрации могучего, семисотпятидесятисантиметрового двигателя Марлены и глядел на то, как фара заглатывает дорогу. Я был Тем, Кто Едет. Не больше.

И в голове гудело то же, что и всегда.

Пепел и пыль.

 

Как только я подъехал к дому, то сразу же увидел, что дела обстоят паршиво. На стенах, двери и окнах должны были гореть зеленым и желтым огнем мои защитные знаки, которые я нарисовал Ка охры и оленьей крови, как меня научил Сергей. Мои ястребы, солнца и волки. Знаки, видимые только в мире Между, которые превращали мой дом в непреодолимую твердыню. Его защищали Ка, делая так, что никакое здешнее существо не могло бы его видеть. Там были горящие предупреждающим багрянцем символы, похожие на те, что я видел в доме Патриции.

Моя ведьма. Не только меня предала, но еще отметила мой дом и сорвала печати.

На заборе сидел бурый кот и лизал лапу. Второй, черный, лежал в садике возле входа. Это хорошо. Означая, что внутри чисто. Котам безразлично, что тот свет, что этот. Но они сразу же удирают, когда приближается опасность. Если они здесь сидели, если другие коты пробегали по моей улочке – это означало, что внутри никого нет.

Я сконцентрировался и смог увидеть вход в собственный дом в реальном свете, просвечивающем сквозь Ка будто спектр. Дверь была распахнута, с бронированной дверной коробки бессильно свисали перерезанные ригели, а два замка были вырваны, словно бы их выкрутили из дверной плиты.

Я поднял обрез и осторожно вошел вовнутрь, словно бы добывал вражеский бункер. Содержимое полок валялось под ногами, я топтался по лежащим обложкой вниз книгам, распростертым, словно мертвые птицы, ступал по собственной одежде и клочьям распоротого матраса, битое стекло хрустело на полу. Мертвые, размозженные Ка моего достояния и моей жизни.