Unknown

Когда ты становишься жертвой грабежа или кражи, самым паршивым является не сама утрата. Самое худшее – чувство изнасилования. Первобытное, достигающее дремлющего в нас палеолитического охотника. Это все так, словно бы враг осквернил твой священный очаг, ворвавшись в самое логово. В то место, которое обязано оставаться неприкасаемым. Тебя изнасиловали, лишили власти неад самим собой и собственной жизнью.

Так же, как я. Я осторожно шел по пожарищу, а моя разбитая жизнь хрустела под башмаками.

Враг вступил туда, куда ему хотелось. Он забрал, что ему хотелось, и ушел, а ты оставался бессильным. Он украл у тебя имя. Украл у тебя даже суверенность. Он украл тебя у тебя же.

Я и не подозревал, насколько близок правды, пока этого не заметил. Во всем этом балагане, когда отчаянно пытался сориентироваться, чего не хватает, я просмотрел самое главное. А когда до меня дошло, обрез с грохотом упал на пол, а я сполз по стене.

Здесь не хватает меня.

У меня украли тело.

Мое беспомощное, бессильное, погруженное в глубокой летаргии, бородатое, кое-где татуированное, надкусанное временем, спиртным и табаком тело.

Долгое время я, не имея произнести ни звука, стоял над матом, по-дурацки ощупал его, как бы ожидая, что мои восемьдесят пять килограммов мяса и костей каким-то образом затерялись под ним. Потом сидел на Ка собственного пола, пялясь на разбросанные повсюду вещи.

Я был пленен в мире Между. И даже не знал, а живу ли я еще.

Я умел делать различные вещи. Умел пройти между мирами. Умел освобождать тех, которые были в состоянии заплатить мне, а иногда – тех, кого желал. Умел сразиться и победить.

Но для того, чтобы вернуться в мир живых, мне нужно было иметь собственное тело.

Какое-то время я беспомощно и отчаянно молился, но, точно так же, как и в реальном мире, я не знал, слышит ли меня кто-нибудь и желает ли мне помочь. Это ведь не потусторонний мир. Никакое чистилище или преисподняя. Это аномалия. Щелка. Дыра, в которую того не желая попадают заблудившиеся души. Оглупевшие, не знающие своей дороги, ничего не понимающие. Души, потерпевшие крушение. Это размытая граница между тем и тем. Это мир Между. Здесь нет хоров, любви, кары или отмеченного Светом пути на ту сторону. Есть только пепел и пыль.

И, точно так же, как там, Бог помогает только тем, которые сами себе помогают, но не выходит из тени. Наверняка, затем, чтобы вера не стала знанием. Если вообще сюда заглядывает.

Я как-то собрался и пошел по дому. Единственное, что у меня осталось, это Марлена. И надежда, что каким-то образом, сам не знаю каким, я найду то, что у меня украли. И я не знал, а сколько времени у меня осталось.

Быть может, как раз в этот миг мое тело летело с какой-нибудь плотины в черную воду залива, нагруженное цепью и старым двигателем от мотороллера. И как все случится? Я неожиданно перейду в неизвестность, в которую до сих пор высылал других? Или останусь здесь, не увидев даже особой разницы?

Я остановился где-то на траверсе кухни, в коридоре. Неожиданно, словно меня ударили по лицу. Потом подкрался к окну в гостиной и осторожно выглянул наружу.

Коты убегали Один пробежал через приоткрытую дверь и шугнул через коридор и гостиную прямо в сад, не обращая внимания на закрытое окно. Он проникал сквозь него, словно сквозь мыльную пленку. Очередной перескакивал через забор, еще один протискивался между прутьями. Что-то надвигалось.

Это нечто близилось. На седле Марлены сидела гончая. Карикатурно худая, оплетенная железными полосами и пряжками, которые удерживали в целости ее скелетообразное, высохшее тело. Она дышала, вывесив обрывок языка из морды, а глаза горели гнилостным сиянием трухи. Тень на другой стороне улицы уплотнилась, и я увидел, как из нее выливается высокий, остроконечный силуэт, похожий на монашескую рясу, сотканную из мрака, с отверстием капюшона, словно дыра в ничто, со спрятанными в рукавах ладонями. Я не стал ожидать, что будет дальше. Задержался всего лишь на миг, чтобы собрать несколько гильз и закинуть их в карман плаща.

Я приоткрыл двери на террасу и закрыл их, как можно тише, потом перебежал через мой позорно запущенный сад и перескочил ограду соседнего участка. Я убегал плечо в плечо с котами, которые соскакивали рядом с забора, вились под ногами, протискивались между кустами. Я знал, до тех пор, пока они рядом, я буду в безопасности.

Не помню, в какую сторону я бежал, через сколько оград перескочил и сколько раз, словно призрак, сплавляясь с пятнами ночной тени. Не знаю, гнался ли кто-то за мной. Так или иначе, я смылся. Это мой город.

Остановился я где-то на окраине, не зная, что делать дальше. Домики, забытые сельские халупы, виллы. Бледные и нечеткие Ка припаркованных вдоль улицы автомобилей. Я шел, куда глаза глядят, в распахнутом плаще, с тяжело свисающим в кобуре обрезом.

Я потерял тесак.

Я потерял Марлену, шлем, дом.

Я утратил собственное тело.

Я потерял Патрицию.

Здание станции стояло, окруженное покрытыми молодыми листьями деревьями. Я глядел на улицу и втиснутое между домами автобусное конечное кольцо.