Unknown

Поселение углежогов, мимо которого они проходили в глубине леса, производило неприятное впечатление. Вокруг печей, в которых тлели бревна, разливалось море грязи с корой, шишками, ветками, словно бы содрали с леса шкуру и постоянно бередили рану. У угольщиков были темные, обгоревшие лица; на пансионеров они глядели понуро. Опитц обменялся рукопожатием с одним из них и показал головой в сторону своих участников экскурсии. Все ожидали Тило, который шел с трудом и ежеминутно останавливался, чтобы передохнуть. Войнич останавливался вместе с ним. Тило с висельным юмором игнорировал свое состояние и рваными предложениями рассказывал Мечиславу о достоинствах пейзажной живописи. Войнич чуть ли не физически чувствовал, как трудно дышать парню.

- Пейзаж… является огромной… тайной… потому что, по сути своей… он рождается… в глазах глядящего, - с трудом говорил Тило.

Еще он прибавил, что пейзаж является чем-то вроде проекции внутренних состояний смотрящего. И что следовало бы задуматься над тем, не может ли то, что мы видим, в реальности выглядеть совершенно по-другому.

Войнич рассказал ему, как в детстве его мучил вопрос, а все ли видят, например, зеленый цвет точно так же, или, скорее, "зеленый, это всего лишь согласованное определение чего-то, что каждый может воспринимать иначе. Если это было так, то наши внутренние представления миров могло быть совершенно различными. Только лишь язык и общепринятые нормы удерживали бы мир в некоем порядке.

- Но ведь цвета – это определенные длины волн, то есть объективные меры, - закончил он.

- Вот только на человеческий глаз они могут воздействовать совершенно различно. А как ты видишь зеленый? – спросил Тило.

Войнич не мог ответить. Зеленый как лист – только это и пришло ему в голову. Об этом он мог говорить только лишь путем сравнения, аналогии с чем-нибудь другим.

Они вновь пошли под гору, где все их ожидали, и по необходимости замолчали. Тема улетучилась.

- Ты видел… кладбище… в Лангвальтерсдорфе? – еще спросил, тяжело дыша, Тило у Мечислава. – Стоит осмотреть. Это особая карта мира живых.

Войнич не очень понял, что тот хотел сказать.

Селение углежогов сложно даже было назвать селением – здесь располагались громадные печи, а неподалеку прилепились лишь бы как сделанные шалаши из дерева, веток и кусков толи. Опитц с чрезмерным оживлением, как казалось Войничу, рассказывал про труд углежогов. А те крутились поблизости, создавая впечатление, будто бы их этот показ ну совершенно не интересует. Черными пальцами они держали плохо свернутые цигарки из грязной бумажки, на черных лицах блестели глаза. Их нищенская, рваная одежда заставляла думать о какой-то странной, экзотической и первобытной моде. У Войнича сложилось впечатление, что все они взялись с одной из тех гравюр, которые он охотно осматривал ребенком, изображавших сценки из дальних земель, где происходило столкновение двух цивилизаций.

Опитц показывал печи и объяснял, как их заполняют. Когда уже они будут заполнены добрым материалом, то есть, срезанной древесиной – самой лучшей будет бук, которого здесь полно, а еще граб, ольха, береза – в объеме дюжины кубов, ее поджигают и позволяют хорошенько разгореться. Необходимо подождать, когда будет достигнута нужная температура, и вот тогда отверстие наверху закрывают, огонь равномерно распределяется, а дым выходит через маленькие нижние отверстия. Эти выходы ни в коем случае не должны быть заткнуты, так что неустанное слежение за ними становится очень ответственным делом. И вот так жгут дерево часами, целые сутки, а уже ночью, под утро задвижки открывают и длинной жердью проверяют готовность выжженного угля.

- Данные печи – это местное изобретение, здесь их называют ретортами, - сказал Опитц, поднимая палец и призывая данным жестом к порядку невнимательно слушающих его экскурсантов. – Сейчас, сами видите, реторта горячая, внутри происходит процесс сгорания, который уничтожает то, что еще недавно было обычной древесиной, и который извлекает совершенно новые, желательные и даже благородные элементы. Эти люди знают, как с этим всем справляться и проверить, появился ли уже уголь.

Жестом конферансье он указал на нескольких ближе всего стоящих углежогов. Их лица не изменились – выражали безразличие и даже, как показалось Войничу, нечто вроде презрения.

- После проверки, все ли в порядке, они ждут еще несколько часов, пока не покажется белый дым, а потом – синий. Вот тогда необходимо залить печь водой, - продолжал экскурсию Опитц.

- И как много воды требуется, чтобы залить нечто столь горячее? – осознанно спросил герр Август.

Этого Опитц не знал. Поэтому спросил на своем разболтанном диалекте мужчину, с которым перед тем беседовал в стороне. Тот бросил всего одно слово.

- Около сотни литров, - перевел Опитц.