Для начала рассмотрим тенденции изменения отношения государства к системе хозяйствования общества и специфику этого отношения для капитализма эпохи свободной конкуренции и для монопольного капитализма. В этом вопросе та работа, которую в свое время проделал Ленин, подытоживая теоретическое наследие Маркса и Энгельса, а также в связи с анализом империализма, по своей ценности не имеет аналогов. Хотя эти вопросы поднимал не только он, но и другие теоретики. В своей брошюре «Государство и революция» [1] Ленин ставил вопрос, размышляя как: 1) о государстве вообще, именно как аппарате подавления одного класса другим, и в том же духе о свободе и демократии (свобода для какого класса? демократия для какого класса? не забывая при этом, что демократия — это тоже форма классового господства); 2) о государстве при капитализме; 3) о государстве в эпоху социализма. Последуем за ним (но вопрос о социализме рассмотрим в другом месте).
Вопрос о том, является ли любое государство аппаратом подавления одного класса другим или же служит для примирения классов, для серьезной общественной науки уже не вопрос (тут можно отослать читателя к уже упомянутой ленинской брошюре с доводами, с которыми следует ознакомиться вне зависимости от отношения к Ленину). Причем это — не вопрос не только для социалистической «партии» в этой науке. Сказка о том, что государство — это представитель всего общества, осталась лишь как инструмент политтехнологии. Сколько-нибудь серьезные теоретики, даже буржуазные, признают, что если бы примирение было возможно, общество не нуждалось бы в таком особом аппарате управления и подавления как государство: в полиции, чиновниках, в праве как воле правящего класса, возведенной в закон. Напротив, государство существует потому, что примирение объективно невозможно. Отрицается только то, что классовое неравенство вообще можно преодолеть, потому общество будет нуждаться в государстве из-за своей «естественной» неоднородности, а также сложности организации. Поэтому отрицается то, что общество в будущем может организовать свою жизнь без государства, даже если человечество могло без него обходиться на заре своей истории, когда общественные отношения были не такими дифференцированными.
Однако человечество не только теоретически, но и практически уже поставило вопрос об уничтожении государства. И поставило его в общих чертах именно так:
Маркс, разбирая отношение распределения к производству, обращает внимание на следующий важный, касающийся нашей темы момент. «Народ-завоеватель разделяет землю между завоевавшими и устанавливает таким образом известное распределение и форму земельной собственности, а тем самым определяет и производство. Или он обращает побежденных в рабов и делает таким образом рабский труд основой производства. Или народ путем революции разбивает крупную земельную собственность на парцеллы и, следовательно, этим новым распределением придает производству новый характер. Или законодательство увековечивает земельную собственность в руках известных семей или распределяет труд как наследственную привилегию и фиксирует его таким образом в кастовом духе. Во всех этих случаях — а все они являются историческими — кажется, что не распределение организуется и определяется производством, а наоборот, производство организуется и определяется распределением» [2]. Во всех этих случаях речь идет о государстве. Народ-завоеватель выступает по отношению к завоеванному как государство. Далее Маркс уточняет, что «прежде чем распределение есть распределение продуктов, оно есть: 1) распределение орудий производства и 2) представляет собой дальнейшее определение того же отношения — распределение членов общества по различным родам производства (подчинение индивидуумов определенным производственным отношениям)». Распределение, конечно, может осуществляться только в тех формах, которых требует производство. Нас здесь интересует не характерная для вульгарной политической экономии иллюзия насчет самостоятельности распределения, о которой писал Маркс, а то, что распределение выступает в истории как функция государства и государственного управления.