Unknown

Но тогда я приехал на один день, и по окончании концерта отправился в аэропорт. Всю ручную кладь я забил пепси-колой – в то время она только появилась, и не привезти из Москвы или Ленинграда пепси в Архангельск было вершиной маразма. Прилетел, и тут же ночью сел писать Рауткину письмо – мол, нет Олег, не одни мы на этом свете рубимся. Я подробно описал ему, как увидел Алису, и что творилось в зале. Засыпал с трудом, мысли о новом альбоме не давали покоя. Появился новый ориентир, и не хотелось ни в чем уступать увиденному в Ленинграде чуду, хотелось сделать еще лучше. Но где делать? Что? У нас даже репетировать было негде.

Решение пришло само собой: вызывают меня в заводской комитет Комсомола. Наш секретарь, Яков Поповенко, (ныне владелец заводов, газет, пароходов и радиочастот) и предлагает возглавить работу по обеспечению нашей ячейки культурно-массовым досугом. Иными словами, мне поручили вновь проведение дискотек, и под это нехитрое дело я направился к новому директору клуба, коей стала женщина. А главное – эта женщина была замужем за каким-то высоким милицейским чином.

Предыдущий директор вышвырнул нас по навету комитетчиков, я об этом рассказывал ранее. Яша посоветовал мне к ней подойти. Прихожу, так и так… В ответ: “Пожалуйста, какие проблемы, вот ваша аппаратура, все в целости, принимайте!”. Переданное в мое ведомство барахло, а именно так я относился к нашему скарбу после записи у Тропилло, не вызывало бурю эмоций, но это было помещение! Все же, не дома, с включённой в магнитофон гитарой. Я обрадовался, и с тех пор мы с Колей работали буквально денно и нощно. Записывали черновики и отсылали Олегу на Украину. Это было похоже на “бокс по переписке”: играют же эпистолярно в шахматы, вот и мы разрабатывали наш будущий альбом. И, хотя, всегда наши песни сочинялись в момент записи, мы вели некую подготовку – обсуждали, спорили.

Больше всего волновал вот какой момент: у всех участников популярных питерских групп, которые писались у Андрея, были великолепные инструменты, а у меня гитара Урал и трёхструнный бас, да и то, на балансе завода. Позвонил Тропилло, высказал свои опасения. Он ободрил: сказал, что от нас требуются новые свежие идеи, а уж на чём воплотить их, он найдет. И вот, в начале лета 1985 года, накопив приличное количество отгулов и денег, я отправился в отпуск.

Сначала поехал один, чтобы под метроном сделать все гитарные партии заранее и потом на них накладывать остальное. Прилетел, и сразу к Вишне. Он обрадовал меня перестановкой в квартире, вызванной приобретением нового (точнее, очень старого) профессионального магнитофона МЭЗ-62, занимавшего ровно четверть всего свободного пространства его комнаты. По дороге я зашел в универсам, что был в соседнем доме, мы перекусили, и я поспешил к Тропилло засвидетельствовать факт своего появления и чтобы скорректировать план дальнейших действий. Нам было нужно всего-то ничего: гитара для меня, бас-гитара, ну и клавишные – к тому времени, когда приедет Лысковский. Барабанной установкой как раз владел единственный в Питере музыкант, способный влиться в наш коллектив – Женя Губерман.

По пути от Вишни я вновь посетил универсам, так как знал, что у Тропилло всегда нет денег, и, как любой молодой мужчина, он всегда голодный и не прочь закинуть за воротник. Я не ошибся – Андрей накинулся на всё сразу. Он обрушил на меня шквал технической информации о новинках, приобретенных в студию, говорил быстро, много и непонятно, но меня по-настоящему волновал тогда лишь первоочередной, гитарный вопрос. Нужен был нормальный инструмент с вибрато, гитары без него мне не подходили. Андрей вышел позвонить в учительскую, где был городской телефон. Спустя немного времени послышались быстрые шаги  – Тропилло не ходил, а именно бегал. “Ну вот, я же говорил! Едем к Гребенщикову – у него новая гитара, как раз такая, какая тебе нужна и он готов тебе ее дать”.

Тогда Борис с семьёй проживал на ул.Софьи Перовской. Мы быстро домчались и вошли в подъезд. Легендарный, всем подъездам подъезд – его еще в кино снимали, о нем еще в Архангельске я слышал, но подобного ранее никогда не видел. Точнее, я видел подъезды, исписанные и изрисованные всякими дегенератами, но я еще никогда не видел подъездов, исписанных любовью к одному единственному человеку. И, несмотря на внешние признаки полного хиппизма, я про себя отметил, что никакого даже намёка на “тяжёлый” дух и в помине не было. “Странно, что никого еще нет” – отметил Андрей, прочитав удивление на моем лице, добавил: – “Можешь представить, что здесь творится по вечерам”.

Дверь открыл Борис и пригласил нас в дом. Это была жуткая коммуналка с уходящим куда-то вдаль бесконечным коридором, а Борис жил в крохотной комнатёнке, отгороженной от кухни тонкой фанерной стенкой. Я удивился – сам ведь сызмальства пользовался благоустроенным жильем им.тов. Хрущева, но при всей низкости потолков и малостью объёмов, это было отельное жилье с горячей водой.