Unknown

Спустя немного времени Тропилло быстренько показал мне, что ни в коем случае нельзя делать, чтобы случайно что-то не стереть и попросился немного полежать. “Я спать не буду, я все буду слышать, и если ты что-то сделаешь неправильно, я сразу услышу и скажу тебе” – с этими увещеваниями Андрей примостился под бочок к Буднику и, похоже, заснул раньше, чем его голова коснулась опоры. Иногда он что-то начинал бормотать во сне, мы спрашивали его все ли правильно у нас, он бормотал, что все правильно и засыпал вновь.

В итоге, сегодня, я большую половину нашего тогдашнего сведения отправил бы в брак. Однако нам вроде все нравилось. Часам к восьми проснулся Будник – вроде всё, говорит, зашибись, Тропилло тоже ничего не понял. “Тебе нравится?” – спросил меня. Но я не знал… так устал, что вкусовые рецепторы притупились, и ничего разобрать было нельзя…

Есть у меня такое качество – если к четырем-пяти утра я не засыпаю, то к рассвету открывается “второе дыхание” и уже себя в постель не загнать – сон проходит, и я бодро проживаю следующий день. Появилось желание как-то отметить окончание работы. Но на дворе стоял 1984 год – магазины открывались в 11. Впереди было три часа, и за это время мы сделали каждому по копии на 19, и одну я сделал для Вишни.

Должен сказать, что мы с Алексеем очень сблизились духовно, в Архангельске у меня такого человека не было, и нет. Он понимал все с полуслова, мы с ним тоже пробовали что-то записать и удивительное дело… Вишня до сих пор остается единственным человеком в моей жизни, которому я не просто готов простить музыкальное инакомыслие – под воздействием его чар даже я, строгий приверженец тяжелого рока, мог сыграть абсолютно попсовые рифы, и меня от этого не тошнило, а даже было прикольно, местами. Вероятно, нас объединяло чувство юмора, и за это качество, развитое у Вишни до совершенства, я готов был ему простить даже полную коллекцию пластинок Boney M на полке. Такого взаимопонимания, как с ним, я ни с кем не испытывал. Хотя мы, абсолютно разные люди… хотя сегодня я уже понимаю, что нас единит – мы оба, по сути, всю жизнь занимались одним делом – превращением говна в конфетку. Всегда работали черт знает на чем и неизменно выпускали продукт. Как в те времена, так и в сегодняшние дни…

Я отправил Будника на такси в аэропорт, шел к Вишне, нес ему первую копию и сокрушался, что такое приключение прошло мимо моих друзей – соратников. Бесспорно, альбом получился бы лучше, если бы Рауткин с Лысковским были рядом, лишь от их присутствия при записи и сведении мне было бы гораздо легче. Кстати потом, когда они все услышали, строго настрого наказали мне взять их с собой на следующую запись…

Билета у меня не было, я вручил Алексею плёнку, времени послушать вместе тоже уже не было – забрал инструменты и помчался в аэропорт, в надежде выкупить бронь. Но время было – конец августа, и в очереди в кассы стояло человек тридцать и все с детьми. Так я и проболтался у касс около суток с этими гитарами, которые проклял уже вконец. Отойти от касс, на протяжении всего этого времени было невозможно – нужно было “ловить”, когда объявят подсадку и выбросят два-три билета на рейс. Эти сутки стали для меня настоящим испытанием… Пленки для друзей жгли сознание – не терпелось скорее похвастаться им, рассказать обо всем, упрекнуть хорошенько, мол – дебилы, вы дебилы! Такое действо прошляпили…

Мой друг Алексей Булыгин из группы “Аутодафе” послушал альбом, и нарисовал великолепное оформление, в котором увидел свет виниловый диск OK “Ублюжья доля” фирмы “Мелодия” спустя несколько лет. Но в тот момент, я уже понимал, что освоенный нами в Архангельске принцип звукозаписи безнадежно устарел. Я испытывал смешанные чувства – с одной стороны безумную радость от выхода на новый качественный уровень, и с другой стороны я понимал, что стал заложником – ибо дома, по старинке работать было уже не интересно.

ГЛАВА 6, ЧАСТЬ 1: СТРЕМЯ И ЛЮДИ. “ПОРТВЕЙН ШЕВЧУКА, ГИТАРА БГ И БАС СОЛОГУБА”

Как я и ожидал, на моих друзей, Лысковского и Рауткина, запись “Ублюжьей Доли” произвела впечатление. Не то, чтобы качеством каким-то заоблачным – они оба осознали, что я, волею судьбы оставшись без них, смог продвинуть наше дело, не так давно еще бывшее для всех таким общим.  Рауткину я послал бандероль, и Николай сразу, послушав альбом, немногословно дал понять, что впредь он всегда будет рядом и на следующую запись, и, что бы там ни было, он поедет обязательно. Похожие слова я прочитал спустя немного времени, когда с Украины пришло письмо от Олега. Он понимал, что я всегда смогу найти музыкантов, и Облачный Край будет жить, но и ему и Лысковскому было бы очень обидно, если такое случится: они дали мне понять, что всегда будут рядом. Это сильно подстегивало к дальнейшим действиям.