По наработанной тогда технологии вся запись начиналась с клика. Определялся темп произведения, выбирался канал, и прописывался метроном, на который насаждалась ритм-секция: барабаны, ритм- или рифф-гитара и бас. Я уже давно приучил их репетировать под метроном, однако Шура Харев под метроном никогда не играл. Это стало для него настоящим испытанием. При всей своей замечательной технике ему метроном попросту мешал нормально играть. По прошествии недели он натренировался, и ему стало легче, однако чувствовалось в его игре упрямое нежелание служить ведомым холодной цифры.
А дело было в декабре, приближались новогодние каникулы. Это не самое лучшее время для работы: в России новый год – особый сезон. Только они разыгрались как следует, как незаметно наступило 31-е декабря, а деньги все – что у меня, что у ребят – закончились. И идти совсем было некуда. Я-то мог уйти праздновать в другое место, благо друзей и знакомых в Питере хватало. Однако бросать голодный коллектив в такой ситуации было грешно. Я за них отвечал.
Андрей ТропиллоСидели мы не больно-таки весёлые – по телевизору ежеминутно напоминали о том, что вот-вот наступит новый 1994-й год, а мы не то что ни в одном глазу – маковой росинки с утра во рту не держали. И вдруг, как всегда вовремя появляется сам хозяин студии! Как почувствовал Андрей Владимирович, что пора бы ему появиться в родных пенатах и посмотреть, как тут и что происходит, и нагрянул с инспекцией: «Ну что, трезвые?» – «Да, да…» – «Запись идёт?» – «Идёт…» – «А что приуныли так?» – «Да, типа вон ведь как получается – сухари закончились вчера…» – «Ну, добро. Пусть кто-нибудь из вас спустится со мной».
Спустились, открывает багажник – кульки. Много пакетов. «Это вам от меня презент, с Новым Годом, – обрадованные, мы застыли, словно в столбняке от неожиданности, – сейчас можете не смотреть, разложите всё на кухне и – вперёд, а я поехал к родным».
Когда ребята с пакетами скрылись в подъезде, Андрей предупредил меня: «Знаешь, сейчас праздники, несколько дней тут никого нигде не будет, и может случиться всё, вплоть до нападения на студию – что угодно. Поэтому держите ухо востро».
У Тропилло всегда было полно недоброжелателей, а попросту врагов, которые могли воспользоваться праздничной беспечностью и совершить всевозможные, недружественные акции, о чем Андрей уже неоднократно был ими предупреждён. Как самый старший, я должен был сохранить рассудок, и в случае чего – немедленно звонить по телефону, на котором всю ночь будет находиться Андрей.
Предчувствие его не обмануло… Встретили мы Новый год достойно: к моменту сакрального боя курантов уже все были сыты, пьяны, и нос был, пожалуй, даже в табаке, да и не только – всем уже было ординарно хорошо. Обещание о трезвости, данное Андрею, я выполнил. А часам к четырём утра, когда всё жидкое было выпито, а сухое съедено, все рубанулись там-же, где и сидели.
Я решил сделать дежурный обход. Проверить окна, дверь. Студия находилась на последнем этаже – прямо под крышей. Дверь в студию была к тому времени еще деревянной, но от основной лестницы её предусмотрительно отделяла массивная решетка из металлических прутьев с большой палец толщиной. Она упиралась в потолок, а верх её был увенчан орнаментом из обычной классической колючей проволоки.
Вышел я на площадку: за мною открытая дверь в студию, а я у решетки стою, размышляю – спуститься вниз, погулять или нет… и тут слышу – шум внизу. Хлопнула дверь, и послышались шаги. А ведь подъезд тот был нежилой – там одни конторы на всех этажах – всё закрыто. Подумал, зашли гуляки в парадную пописать, да и всё… Ан-нет: поднимаются мерным шагом один, второй, третий… молча идут, перебросились лишь парой фраз.
Выглянул в проём, и в это время сталкиваюсь глазами с первым идущим. Сразу понял, что грядёт по нашу душу приключение: по их внешнему виду было ясно, что делегация эта – отнюдь не дружественная, потому что у всех были конкретные бритые черепа и кожаные куртки. Не путать со скинхедами, потому что в то время так ходили уличные бандюги, организованные в бригады, то есть из нижнего звена.
Встретившись с ним глазами, я сразу всё понял, и тот понял, что я всё понял. Он что-то крикнул своим товарищам, и они побежали уже бегом. Я вбежал в студию, не закрывая дверь, ибо решетка, которую не перелезть, и давай звать Костю Стрелкова, самого мощного нашего бойца, а тот… спит беспробудным детским сном. Второй Костя Хвостенко – Дедушка Попс – спал тем же сном. Попробовал растолкать старого пограничника, но Егор Мартынюк, гитарист, тоже не отозвался.