Каденс опускается на колени, чтобы помочь ему.
Мои брови сходятся в узел. Я тянусь вниз, хватаю ее за руку и поднимаю.
— Отстань! — Рычит она.
Мои глаза расширяются.
Каденс возвращает ученику его книги, бормочет извинения (за что, я понятия не имею) и бросает на меня такой холодный взгляд, что Сибирь кажется Карибским круизом.
Я жестом указываю на место, которое ей обычно нравится, давая понять, что она должна занять его.
Каденс поджимает губы, словно пытаясь не проклясть меня в космос и обратно. Она резко разворачивается и занимает единственное незанятое место в передней части класса.
Какого черта?
Она никогда не сидит впереди.
Кто-то смеется над очевидным отказом, но этот смех быстро заканчивается, когда я посылаю в его сторону холодный взгляд. После этого никто не осмеливается даже дышать.
Набравшись терпения, я указываю на стул прямо за ней. Он занят, но мне абсолютно все равно.
Я наблюдаю, как ученик в мгновение ока убегает, и спокойно опускаюсь в кресло позади Каденс. Она знает, что я у нее за спиной. Я вижу это по тому, как она сжимает свои маленькие кулачки. По тому, как напрягается ее шея. Но она отказывается поворачиваться.
Меня это устраивает.
Мне все равно.
Ссутулившись в своем кресле, я сосредоточился на том, что действительно важном. Каденс. С этой точки все, что я вижу,— это ее блестящие каштановые волосы, выбивающиеся из высокого хвоста. Небольшие прядки рассыпались по ее щекам.
Я помню, как они скользили по моим пальцам. Длинные и шелковистые. С ароматом фруктового шампуня. Если я наклонюсь ближе, то смогу уловить его запах.
Она чертовски сексуальна и со спины.
Я довольствуюсь тем, что наблюдаю за ней, и не чувствую, как летит время.
Только когда по залу разносится музыкальный перезвон, я понимаю, что урок окончен.
7.
КАДЕНС
Жизнь с матерью — это кошмар, от которого я отчаянно хочу проснуться.
Сегодня рано утром она танцевала голая в гостиной и включала музыку так громко, что кому-то из квартиры под нами пришлось стучать веником по потолку.
В ванной воняло дешевой травкой — где она взяла деньги на ее покупку, я даже не знаю.
Когда ее одолевали приступы голода, мама устраивала беспорядок на кухне. Липкая яичная скорлупа. Следы от муки. Грязные кастрюли и сковородки. Это было бы вполне приемлемо, если бы завтрак был съедобным, но это было не так.
Это уже второй раз, когда мне приходится выбрасывать еду.
А это значит, что мне пришлось выбросить чертовски хорошие продукты.
А это значит, что я, по сути, выбросила деньги.
И угадайте, кому пришлось убирать кухню после всего этого?
Мало того, что мама умудрилась испортить мне все утро в первый день своего возвращения, она еще и перевернула вверх дном мою спальню.
Я на цыпочках зашла за формой и обнаружила на полу всю свою одежду, грязную и помятую. Простыни были вырваны из матраса. Под моей кроватью все было перерыто. Мама утверждала, что искала свое обручальное кольцо — как будто я не знала, что она давно заложила папино кольцо.
Поскольку вся моя одежда была выброшена, единственной чистой формой, которую я смогла найти, была старая, сложенная в дальнем ящике.
Я крепче сжимаю ремень сумки с учебниками и стискиваю зубы.
— Осторожно. — Говорит глубокий голос.
Мгновением позже я врезаюсь в чью-то ладонь.