Unknown

Но ведь были и другие причины, не так ли? Или, точнее, было что-то одно, а всё остальное - лишь следствия. За последние пару месяцев я столкнулся с настоящей тьмой психов. Я говорю не о случайно попавшейся на глаза бомжихе, которая осыпает на улице нецензурной бранью, и не об алкашах в барах, готовых раскрыть новые секреты выигрышных ставок, с помощью которых можно приступом взять Атлантик-Сити⁸⁷, я говорю о реально чокнутых садистах. И подвергаться этому воздействию - всё равно, что стоять напротив открытой двери печи, в которой сжигается зловонный мусор.

Приду ли я в ярость, увидев их вместе, увидев ее нового парня с мерзкой фамилией футболиста, поглаживающего ее мягкое место с беззаботным чувством собственника? Я, Джон Кентон, выпускник Брауновского университета и президент всяких-разных обществ? Солидный, вооруженный очками Джон Кентон? А может, это приведет к катастрофе с необратимыми последствиями, что очень вероятно, если он окажется таким же крупным, как и игрок футбольной команды. А кто я? Пронзительно визжащий и истеричный старина Джон Кентон, который по ошибке принял набор подделок за подлинные фотографии?

Ответом на все эти вопросы будет: я не знаю. Но что я знаю точно, так это то, что прошлой ночью я вскочил с кровати от кошмара, в котором плеснул кислотой в ее лицо. И это напугало меня, напугало меня так сильно, что остаток ночи я провел с включенным ночником.

Плеснул кислотой не в его лицо.

В ее.

В лицо Рут.

- Нет, - повторил я, а затем залпом выпил остаток спиртного, заливая сухость, появившуюся во рту. - Думаю, это будет очень глупо.

- Тогда ты мог бы остаться.

- Да, но я не смог бы работать, - я взглянул на него с некоторым раздражением. Моя голова начала гудеть. Это было не очень приятное чувство алкогольного опьянения, но, тем не менее, я сделал знак официанту, который крутился неподалеку, и попросил еще. - Сейчас я нахожусь в таком состоянии, что с трудом завязываю собственные шнурки.

Нет, неверно. Это была меланхолия, и шнурки не имели к этому никакого отношения.

- Роджер, у меня депрессия.

- Понесшие тяжелую утрату не должны продавать дом после похорон, - сказал Роджер, и мне, находящемуся под мухой, это показалось чрезвычайно остроумным и достойным Г. Л. Менкена⁸⁸. Я засмеялся.

Роджер улыбнулся, но лицо его оставалось серьезным.

- Так оно и есть, - продолжил он. - Одна из немногих интересных дисциплин в моем университете называлась «Психология человеческого стресса». Подобными небольшими модулями они заполняют заключительные восемь недель учебного процесса после того, как ты стал педагогом…

- Ты собирался стать преподавателем? - спросил я, как громом пораженный. Я не представлял себе Роджера в роли учителя, а затем внезапно представил себе эту картину.

- Я на самом деле преподавал в течение шести лет, - ответил Роджер. - Четыре года - в старшей школе и два года - в начальной. Но это к делу не относится. На лекциях по той дисциплине поднимались вопросы человеческого поведения в стрессовых ситуациях таких, как брак, развод, лишение свободы, потеря близкого человека. Это не было руководством к действию, как правильно жить, но если внимательно слушать лекции, то нельзя было не извлечь несколько полезных советов. Один из них касался того, как пережить тяжелую утрату, по крайней мере, в течение первых шести месяцев в том доме, где жили вы со своим дорогим человеком, ушедшим в мир иной.

- Роджер, это не одно и то же, - я отхлебнул новую порцию спиртного, которая на вкус не отличалась от предыдущей. Мне пришло в голову, что я уже ничего не соображаю. Мне также пришло в голову, что меня это ни в малейшей степени не волнует.

- Однако это то же самое, - сказал он, наклонившись ко мне с серьезным лицом. - Это может прозвучать странно, но Рут для тебя сейчас мертва. Ты можешь видеться с ней время от времени, но если я правильно понял, что ваш разрыв отношений окончателен, то Рут, назовем ее «Рут, твоя возлюбленная», для тебя мертва. И ты горюешь.

Я открыл, было, рот, чтобы сказать, что он несет полную чушь, но тут же закрыл, потому что в его словах была частичка правды. Вот что значит любить без взаимности, не так ли? Это как горевать по любимой, которой уже нет или которая для тебя мертва.

- Люди склонны считать, что «горе» и «депрессия» - равнозначные понятия, - сказал Роджер. Его тон стал более педантичным, чем обычно, а глаза покраснели. Мне пришло в голову, что Роджер тоже уже ничего не соображает. - Но это не так. Конечно, горе включает в себя депрессию, но также много других чувств, от вины и печали до злобы и облегчения страданий. И тот, кто пытается убежать от всего этого, пытается спрятаться от неизбежного. Он оказывается в новом месте и обнаруживает, что чувствует ту же самую гамму ощущений, которую мы назовем горем, с тем отличием, что теперь к этому еще примешивается ностальгия и чувство того, что утрачена способность, в конечном счете, обращать горе в воспоминание.

- И ты помнишь этот курс лекций по психологии восемнадцатилетней давности?