Unknown

— Четверо наших телохранителей утверждают, что очнулись в заднем коридоре музея, понятия не имея, как они туда попали.

Я знала, что они живы, когда уходила, потому что проверила их пульс. Но я еще не совсем решила, что рассказать Куинну об этом персонаже, Киллиане Блэке, поэтому отвечаю неопределенным: — Хм. Это странно.

Некоторое время мы лежим в уютной тишине, пока он не говорит: — О чем ты думаешь, гадюка?

— Я думаю... — Я поворачиваюсь и смотрю на него. Его голова лежит на подушке рядом с моей. Его карие глаза мягкие, теплые и полные обожания. Я улыбаюсь ему и касаюсь его чудесной упругой бороды. — Что я очень счастлива.

— Да? — Он притягивает меня ближе и утыкается носом в шею. — Расскажи мне еще.

Мне хочется смеяться над этим. Я вижу, что в будущем моему ирландцу будут много-много лет воздавать хвалу.

— Я счастлива, что мы здесь вместе. Я счастлива, что завела трех новых замечательных подруг. Я счастлива, что моя мать не подвергала сексуальному насилию красивого молодого дворецкого, которого ты назначил ей прислуживать.

Куинн говорит: — Пока.

— Да, пока. Боже, как тревожно наблюдать за ее флиртом. Это как смотреть фильм ужасов в замедленной съемке. — Я провожу рукой по его шее, зарываюсь в волосы и шепчу: — Я также рада видеть тебя таким счастливым. Я немного беспокоилась, что встреча с Райли будет травмирующей для тебя.

Он вздыхает.

— Встреча с Малом травмирует меня. Я ненавижу этого ублюдка. Никогда еще мне так не хотелось кого-нибудь придушить. Но я рад, что Райли счастлива. Она выглядит радостной, тебе не кажется?

Я киваю, прижимаясь ближе. Через мгновение он осторожно спрашивает: — Ты ревнуешь?

— Я бы ревновала, если бы думала, что у тебя все еще есть чувства к ней. Но очевидно, что это не так. Эй, кстати, я тут кое о чем подумала.

— Иисус.

— О, не бойся. Просто на днях мне пришло в голову, что я никогда не спрашивала тебя, что написано на этой татуировке.

Я провожу пальцами по чернилам, которые бегут по его груди прямо под ключицей. Он выдыхает и притягивает меня ближе.

— Это по-гэльски означает "объятие хаоса". Кто-то сказал мне это много лет назад, когда я был в очень темном месте, и это помогло.

— Один из твоих психотерапевтов?

— Нет, Деклан.

Я некоторое время думаю об этом, проводя пальцами по завиткам и петелькам, нанесенным чернилами на его коже. Кажется, это такой же хороший лозунг, как и любой другой, чтобы выжить в нашей бурной жизни.

Целуя меня в висок, Куинн шепчет: — Я тоже кое о чем думал.

Тон его голоса заставляет меня нервничать.

— Мне нужно выпить, прежде чем я это услышу?

— Это по поводу татуировки на твоем безымянном пальце.

— Что насчет нее?

Он делает паузу.

— Я хотел спросить ... по-прежнему ли ты так относишься к браку.

— Ох. — Я тихонько смеюсь, прижимаясь к нему еще теснее. — На самом деле, брак в целом кажется ужасной идеей.

Его вздох тихий и побежденный. Он говорит: — Я так и думал, — и закрывает глаза. Этот человек. Он всегда предполагает худшее. Мне придется над этим поработать.

— Я еще не закончила. — Он приоткрывает один глаз и смотрит на меня. Я улыбаюсь, глядя в его хмурое лицо. — Как я уже говорила, брак в целом кажется ужасной идеей... но брак с неким упрямым, властным, капризным насекомым-собственником, похоже, может оказаться забавным.

У него перехватывает дыхание. Его глаза вспыхивают. Руки сжимаются вокруг меня. Он хрипло говорит: — Арахнид.

— Да, прошу прощения. Арахнид.

После недолгой паузы он перекатывается на меня и смотрит сверху вниз с обжигающей интенсивностью, каждый мускул в его большом теле напряжен.

— Так ты говоришь, что хочешь выйти за меня. На этот раз по-настоящему.

Улыбаясь ему, я говорю застенчиво: — Я не знаю. Может быть, тебе стоит спросить меня и выяснить. Потому что, если мне не изменяет память, я единственный человек в этой комнате, который сделал предложение. Могу добавить, что под давлением. Из этого не получается такой уж замечательной истории, которую мы могли бы рассказать нашим внукам. Было бы здорово, если бы мы отнеслись к этому должным образом.

Поскольку его грудь прижата к моей, я чувствую, как сильно бьется его сердце. Я также чувствую внезапную скованность в своем бедре и вынуждена прикусить губу, чтобы не рассмеяться.

Но тут я начинаю задыхаться, потому что Куинн вскакивает с кровати, увлекая меня за собой. Он помогает мне твердо встать на ноги, затем опускается на одно колено на ковер передо мной.

Глядя на меня обожающими глазами, он говорит грубым голосом: — Гадюка. Я хочу провести с тобой остаток своей жизни. Я хочу, чтобы у тебя были мои дети. Я хочу сделать тебя самой счастливой женщиной в мире. Я дам тебе все, что у меня есть, и все, о чем ты когда-либо попросишь. Я люблю тебя каждой частичкой моего темного сердца и каждой частичкой моей опустошенной души. Не окажешь ли ты мне честь стать моей женой? — От его улыбки захватывает дух. — На этот раз по-настоящему?