Unknown

— Постарайтесь не двигаться, — произнес успокаивающий голос где-то за пределами света. — Мы думаем, что у вас сломана шея.

Я попытался было заговорить, но мой язык был словно закручен в рулон и засыпан пылью.

— Вы можете пошевелить руками и ногами?

При попытке это сделать меня охватила паника — я не смог их почувствовать, не говоря уже о том, чтобы ими пошевелить. Из моих губ сорвался булькающий звук, такой же невыразительный, как и мой голос. Кто-то прополоскал мне рот.

— Я их не чувствую, — пролепетал я.

— Не волнуйтесь — возможно, это просто шок. Ощущения и движения постепенно вернутся. Вы можете назвать свое имя?

Я назвал свое имя, адрес и сказал, что я офицер полиции.

— Я догадалась об этом по револьверу в наплечной кобуре. Не беспокойтесь о своем оружии, сейчас оно у местной полиции.

Это было большим облегчением.

— Вы находились без сознания, поэтому вам ничего нельзя давать от боли в течение двадцати четырех часов, но как только это можно будет сделать, мы дадим обезболивающее.

В тот момент больно мне не было. Боль возникла где-то через час. Поначалу все было не так плохо, но по мере наступления темноты становилось все хуже. Все мое тело агонизировало, и осложнялось все тем, что я не мог пошевелиться. Уснуть было невозможно. Все закончилось большой инъекцией петидина⁹⁰ и блаженной потерей сознания. Последовавшая неделя почти не запомнилась — я то погружался в наркотический сон, то выходил из него, считая минуты и наблюдая за часами между инъекциями и блаженным облегчением, которое они приносили.

Со слов моего врача и полицейских, расследовавших аварию, мне удалось собрать воедино картину произошедшего. Оказалось, что на светофоре заглохла маленькая старушка лет семидесяти. Пытаясь завести машину снова, она забыла, что все еще стоит на передаче, и сняла ногу со сцепления, поэтому ее автомобиль рывком выскочил вперед на перекресток, прямо мне наперерез. Я не был пристегнут ремнем безопасности (сотрудники полиции не пристегиваются им ни на службе, ни вне ее на тот случай, если они попадут в засаду террористов и будут вынуждены спешно покидать машину), и меня бросило вперед. Своей головой я пробил ветровое стекло, затем откинулся назад через переднее сиденье и ударился о заднее стекло, и был зажат между передним и задним сиденьями. Моя машина была разбита, как и мое тело. Слава Богу, кости остались целыми, но мышцы спины оказались разорваны в клочья.

Через три дня после аварии ко мне пришел офицер, расследовавший этот инцидент. Он хотел, по возможности, избежать судебного преследования старушки, так как в ее возрасте она вряд ли сможет вернуть водительские права, если их ее лишат. Он хотел просто вынести ей предупреждение и спросил меня, что я думаю по этому поводу. То, что она потеряет права, здоровье мне не вернет, поэтому я согласился с ним.

Через две недели мне удалось убедить врача отпустить меня домой. Я по-прежнему был предоставлен сам себе, однако мог рассчитывать на поддержку некоторых соседей и друзей. Я чувствовал себя калекой: почти не мог ходить, у меня очень часто и подолгу затекала спина, заставляя меня ложиться, где бы я не находился. Множество ночей мне приходилось проводить в гостиной лежа на полу, поскольку подняться по лестнице к своей кровати не было никаких сил. Боль стала постоянным спутником; болеутоляющие средства, прописанные врачом, оказались малоэффективными, и заснуть можно было только с помощью больших доз снотворного. Из человека, бегавшего по пять миль три раза в неделю и почти ежедневно тренирующегося в спортзале, я превратился в прикованного к постели инвалида. Пропал основной стимул жизни и карьеры — работа. Исчезло то, что держало меня и придавало смысл моей жизни. Накатило отчаяние. Я подолгу сидел в затемненных комнатах, зачастую накачиваясь алкоголем, несмотря на прием обезболивающих, и размышлял о несправедливости жизни. Моей единственной компанией был доберман, которого я взял к себе еще щенком.

Я никогда не был склонен к жалости к самому себе. Какие бы карты мне ни выпадали, я всегда их разыгрывал; когда падал, то всегда поднимался. Но сейчас все было по-другому. Впервые в жизни я столкнулся с чем-то, чему не мог противостоять физически, с болью, которую не мог победить. Временами она была настолько нестерпимой, что казалось, что вот-вот захлестнет меня, повредив мне рассудок. Однажды ночью боль была настолько сильной, что ее не смогли облегчить ни выпивка, ни болеутоляющие средства. Рядом с моей рукой лежал мой верный «Ругер» и мне подумалось, что покончить со всем этим — с болью, с одиночеством, со всем — было бы очень легко. Тут моя собака подошла ко мне и положила свою огромную голову мне на колени. Я поднял револьвер и отбросил его в другой конец комнаты.