— Да, — говорю я ей, — но теперь все кончено, потому что я люблю другого. Так что давайте все просто двигаться дальше.
Папа начинает кашлять.
— Любишь другого, да? — Дразнит мама. Она поворачивается к папе. — Видишь? Я же тебе говорила.
Сейчас он выглядит больным.
— Из всех возможных парней...
— Да ладно. Райдер замечательный, — уверяю я его.
Он более чем замечательный.
Он — это все.
За этой суровой внешностью скрывается мужчина, быть с которым для меня большая честь. Мужчина, которому я доверяю настолько, что готова показать всю свою уязвимость. Мужчина, который слышит меня, когда я мягко указываю на недостаток, и пытается изменить свое поведение. Мужчина, который делает меня отчаянно счастливой, даже когда мне грустно.
— Ладно, Джиджи, до закрытия торгового центра еще час, — говорит мама. — Ты все еще хочешь пойти со мной, чтоб я забрала подарок Элли на день рождения?
— Конечно, — говорю я, и мы выходим.
Мы приходим в торговый центр в половине девятого, как раз перед закрытием. Пока мама ныряет в ювелирный магазин за изготовленным на заказ кулоном, который она выбрала на день рождения моей тети, я стою возле кашпо и переписываюсь с Райдером, который тайком отправляет сообщения во время перерыва.
— Джиджи?
Я поднимаю взгляд и замираю. Напряжение наполняет меня, когда я вижу Эмму Фэрли, неторопливо приближающуюся ко мне.
О боже. Я совершенно не в настроении для этого. В последний раз наши пути пересекались на вечеринке, устроенной общим другом летом после того, как я поступила в колледж. Мы с Эммой стояли в разных углах дома всю ночь. Ни одна из нас, казалось, не была заинтересована в сближении с другой, поэтому я удивлена, что она заинтересовалась сейчас.
Она выглядит такой же красивой, как всегда. Блестящие волосы. Идеальные брови. Розовый блеск для губ нанесен на пухлые губы, а дизайнерская одежда облегает ее идеальное тело.
Эмма сокращает расстояние между нами. На одной руке у нее болтается пара пакетов с покупками.
— Эмма, — говорю я осторожно. — Не знала, что ты в городе.
— Да, я приехала к папе на выходные.
Напоминание об отце вызывает у меня приступ разочарования, потому что разве это убило бы человека, если бы он принял
— Насколько дико, что он возглавил сборную США? — восхищается она.
В ее глазах неподдельная гордость, и это меня обезоруживает. Совсем немного.
— Потрясающие новости, — соглашаюсь я, кивая. — Он отличный тренер. Он со всем справится.
— Как насчет тебя? У тебя все хорошо?
— Ага, знаешь, занята, как обычно. Слышала, ты получила роль в пилотном проекте на телевидении? Это круто.
Ее глаза на секунду вспыхивают.
— Его не выпустят.
— О, жаль это слышать.
— Серьезно?
Я подавляю вздох. Поехали.
Ее тон становится холодным.
— Потому что я уверена, что тебе приятно это слышать.
— Ладно, не приплетай сюда меня, — говорю я, делая шаг в сторону. — Мне все равно, что ты делаешь в Лос-Анджелесе. Я просто была вежлива.
Ее щеки краснеют. Одна особенность Эммы в том, что ей не нравится чувствовать себя отвергнутой. И это именно то, чем я сейчас занимаюсь.
— Мне нужно идти. Меня ждет мама.
Я едва успеваю сделать два шага, как ее голос впивается мне в спину.
— Знаешь, ты настоящая сука.
Я поворачиваюсь, обнажая зубы в невеселой улыбке.
— Оу, ты серьезно, да?
— Тебе не нужно разговаривать со мной так, словно я кусочек жвачки у тебя под ботинком. Мы были лучшими подругами, Джиджи.
Я подкрадываюсь к ней.
— Да, Эмма. Мы были лучшими подругами.
— Мы должны были прикрывать друг друга, — выплевывает она, сверкая глазами. — А ты просто позволила своему брату унизить меня.
Я недоверчиво смотрю на нее.
— Серьезно? Скажи мне, как он тебя унизил? Он бросил тебя на глазах у всех на вечеринке? Он сказал тебе, что любит тебя, а потом трахнул кого-то другого? Например, как? Потому что, если мне не изменяет память, он был достаточно тактичен, чтобы лично усадить тебя и сказать, что его не интересуют обязательства.
— Ладно, теперь ты впадаешь в мелодраму. Я ни хрена не уничтожала.
— Правда. Значит, ты оказала мне услугу, когда разделась и залезла в постель моего отца?
У нее хватает порядочности выглядеть смущенной.
— Послушай, я извинилась за это.
— Вообще-то, ты этого не делала, — говорю я с недоверчивым смехом.
— Да, сделала, — настаивает она.
— Нет, Эмма, ты этого не сделала, и никакое переписывание истории этого не изменит. Ты