Unknown

Я иду по коридору следом за ней, когда слышу крик. Мне не требуется много времени, чтобы найти ее. Она растянулась на полу, попав ногой в веревочную петлю.

Я хватаю ее за штаны и освобождаю, прежде чем перевернуть ее и оседлать ноги.

– Полагаю, ты намеренно старалась избежать жизненно важные органы.

Она плюет мне в лицо, и мне нравится, как подпрыгивают её сиськи от этого движения.

Я провожу языком по нижней губе, пробуя ее на вкус. Затем, накрыв руками ее шею, я наклоняюсь.

– Сладких снов, Лондон.

Я усиливаю нажатие.

Она глотает воздух, и я чувствую пульс под пальцами. Она впиваются ногтями в мои руки. Я наблюдаю, как ее глаза наливаются кровью, когда от давления лопаются сосуды. Когда ее руки ослабевают, я сжимаю сильнее и прижимаюсь губами к ее губам, пробуя на вкус ее поверхностные мольбы, прежде чем она отключается.

Глава 27

ТЬМА

ЛОНДОН

Как только я прихожу в себя, меня мгновенно охватывает паника.

Я не открываю глаза. Я держу их сомкнутыми, моля вернуть это мирное забвение – это блаженное ничто. Но так же, как он украл мой мир, так же он возвращает меня в реальность, помахав нюхательной солью у меня под носом.

Я отворачиваюсь, все еще сонная.

– Почему я не могу пошевелиться?

У меня хриплый голос, горло болит, а шея ноет. По животу прокатывается волна тошноты. Я не могу двигать головой без боли в плечах.

– Ты душил меня. Почему ты просто не убил меня?

Я слышу царапающий звук, и, когда я осмеливаюсь открыть глаза, вижу сидящего рядом со мной Грейсона.

По мере того, как проясняется зрение, проясняются и остальные мои чувства. Мы на веранде, с гор доносится бодрящий вечерний воздух. Сияние задрапированных светильников заполняет пространство, отгоняя темноту. В нос ударяет запах еды, от голода у меня текут слюнки и сжимается живот. Затем я замечаю отсутствие чувствительности в конечностях, и немею от страха.

– Изначально я не задумывал использовать веревку, – говорит Грейсон, беря стакан с водой. – Но не мог устоять.

Я смотрю вниз. Я связана толстой черной веревкой. Она проходит через все тело и врезается в кожу. А еще на мне это чертово платье.

– Сдерживаемая своими собственными установками, – продолжает он. – Своими собственными ограничениями. Как ты избавишься от сковывающих тебя пут, которые ты сама на себя наложила?

Я моргаю, не впечатлённая.

Он пожимает плечами и подносит к губам бокал.

– Строгая аудитория. Я подумал, что метафора уместна. Ты постоянно так туго наматываешь эту маленькую веревочку на пальцы, что перекрываешь кровоток. Точно также ты отрезаешь себя от жизни. За тем ты отправишься в лабиринт, следуя крикам, где найдешь последнее испытание.

Лабиринт? И тут я слышу это – звук, который не замечала ранее, пока он его не упомянул.

Из темноты до моих ушей доносятся крики.

– Кто это? Что ты наделал, Грейсон?

Он заставляет меня попить воды, и я изо всех сил пытаюсь протолкнуть ее сквозь сжатое горло. Но кое-что все еще… не работает.

Я отворачиваюсь и замечаю, что волосы, спадающие на голые плечи, влажные.

– Ты накачал меня, – обвиняю я.

– Я не хотел, если это что-то значит.

– Не значит. Что ты использовал? – В голове туман. Я должна знать, не возникнут ли у меня побочные эффекты. Мне нужно подумать. Подготовиться.

– Хлороформ. – Он говорит об этом так небрежно, беспечно. – Тебе нужно было принять ванну, а, как бы заманчиво это ни звучало, борьба с тобой в душе заняла бы слишком много времени. – Затем он берет меня за руку. – Ты боишься.

– Я не боюсь тебя.

Он зажимает мою руку своими.

– Ты напугана, Лондон. Руки холодеют, когда из конечностей отливает кровь. Это стандартный психологический ответ. – Он меня отпускает. – Давай поедим.

Он придвигает тарелку ближе, затем отрезает кусок стейка. Я пытаюсь вытянуть голову в сторону криков, но это больно, а благодаря ночной тьме, за верандой ничего не разглядеть.

– Я никогда не спрашивал, но предположил, что ты не вегетарианка.

Измученная голодом, я наклоняюсь вперед и откусываю мясо с вилки.

Он отрезает еще один кусок.

– Насколько восстановилась твоя память? – Спрашивает он, предлагая мне стейк.

Я беру еду, медленно пережевывая. Я не хочу снова об этом вспоминать. Однажды я позволила своему разуму ускользнуть... Я не могу позволить себе снова потерять контроль.

– Достаточно.

– Ты помнишь, сколько тебе было лет, когда тебя забрали? – На этот раз Грейсон выбирает морковь, приготовленную на пару. – Я хорошо помню. Мне было семь лет. Слишком взрослый для проявлений избирательной памяти, когда разум подавляет плохие вещи, чтобы защитить себя. – Он кормит меня морковкой. – Должно быть, ты была младше.

– Не знаю, – признаю я. Я даже не знаю, было ли то, что я испытала в клетке, реальностью или вызванным наркотиками бредом. – Почему бы тебе самому не сказать? Кажется, ты уже все обо мне знаешь.

– Если бы я знал все, нас бы здесь не было. И если бы мы оба знали ответы на все вопросы, мы бы уже давно прошли эту хрень с ухаживаниями.

Я смеюсь. Я ничего не могу с собой поделать. Я совершенно свихнулась.