— Ты покупаешь ее расположение за мои деньги. Я должен был быть низкоуровневым костюмом. Как, черт возьми, я мог себе это позволить?
— Единственные люди, которых это кольцо должно одурачить, уже знают, что ты не просто низкоуровневый костюм. Пусть она наслаждается камнем.
— Оно прекрасно, Ворон. Спасибо.
Мужчина нежно улыбается мне.
— Всегда пожалуйста, Бетти.
— И спасибо, что подобрал одежду. Я все время забываю, что все, что у меня было, взорвалось. — Эта мысль одновременно ужасна и отрезвляет, понимание того, как много я потеряла. Не то, чтобы все это много стоило. Но сентиментальная ценность…, например, мои любимые футболки. Дорогие сердцу книги с потрескавшимися корешками и потертыми страницами. Любимый старый проигрыватель и коллекция винила, доставшиеся мне в наследство от дедушки. Просто кусочки и обрывки, из которых состояла моя жизнь. Хотя я понимаю, что это всего лишь хлам, и я счастлива, что жива.
— Ты делала резервные копии своих фотографий, верно? — спрашивает Том.
Я киваю.
— По крайней мере, это уже кое-что.
— Да, — говорю я, не вполне убежденная.
Ворон откашливается.
— Я так понимаю, ты слышал о Скорпионе?
Том кивает.
— Она была хорошим агентом.
— Знаю, что вы были близки. Мы должны найти этого ублюдка. Немедленно.
— Барсук отслеживает доступ ко всем файлам, касающимся нас. Любого, кто искал информацию о работе, которую мы с ней делали вместе. Любого, кто мог затаить обиду.
— Что бы там ни было, он раскопает это, — говорит Ворон.
Я подтаскиваю к себе ближайшие пакеты, разворачивая слои обертки, чтобы добраться до вещей. Немного косметики, уход за кожей, средства для волос и тампоны. Ассортимент одежды, такой как джинсы, футболки и теплая куртка, а также пара прочных, но модных ботинок.
А вот без модного нижнего белья я могла бы обойтись. Нет ничего плохого в разумных, удобных, несексуальных бабушкиных трусиках. Особенно в моем нынешнем затруднительном положении. Не то, чтобы Том был склонен возбуждаться при виде меня в откровенном наряде. Еще одна тревожная подсказка о достоверности нашего романа.
— Так что, вы все бывшие военные или что-то в этом роде? — спрашиваю я в надежде, что информация сделает меня менее идиоткой. По крайней мере, в данной конкретной ситуации.
— Нас набирают отовсюду. На самом деле это не то, о чем мы можем говорить. — Ворон прислоняется к стене, скрестив руки на груди. — Никто раньше не пытался смешивать реальную жизнь и работу. Ты первая.
— Не знаю, насколько это было реально, учитывая, что Том лгал мне обо всем, — говорю я. — Но, это твоя жизнь? А что будет потом? Неужели они ожидают, что ты просто уйдешь на пенсию и никогда не будешь обсуждать то, что сделал или, что видел?
— В значительной степени. Хотя, выход на пенсию обычно не является проблемой, — растягивает Ворон. — Немногие из нас доживают до нее. Правительство обожает подсовывать трудные дела людям, которых они считают расходным материалом.
Глаза Тома напрягаются.
— Достаточно. Ты ее пугаешь.
— Я не боюсь, — вру я.
— Извини, — говорит Ворон, направляясь к двери. — Оставлю вас, голубков, наедине.
— Спасибо за все, Ворон.
— В любое время, Бетти. — Он подмигивает и бесшумно выскальзывает за дверь.
В комнате становится тихо, и мы снова остаемся вдвоем. Мне требуется мгновение, чтобы обрести голос. Чтобы мой мозг осмыслил все новые фрагменты информации.
— Сколько раз ты почти не добрался до дома? — спрашиваю я, теребя крошечный атласный бантик стрингов, которые никогда не надену. — Правду, Том.
— Достаточно часто, чтобы быть благодарным каждый раз, когда входил через парадную дверь. Помнишь, я сказал, что потолок обрушился на меня, когда я проводил оценку ущерба от пожара в Айдахо?
— Помню, как ворчала, когда ты вернулся на работу через два дня, еще до того, как швы зажили.
— Видела бы ты другого парня. — Он пожимает плечами. — Но я хорош в своем деле. Постарайся не волноваться.
— Тебе легко говорить.
— Мне нужно проверить Барсука. — Том встает, чтобы последовать за Вороном, и хватает с пола футболку. — Принесу немного еды и кофе.
— Хорошо.
Он останавливается на мгновение, просто изучая меня.
— Что?
— Ты хорошо с этим справляешься.
Я смеюсь.
— О, неужели? Потому что в моей голове я, в основном, чередую этот безумный, бесконечный, пронзительный крик и всепоглощающую потребность убить тебя за всю эту гребаную ложь.