— Как думаешь, ты мог бы полюбить кого-то вроде меня?
— Да. Мог, — он улыбнулся и убрал мои волосы со лба.
Невысказанные слова витали в воздухе, но я сдержался, чтобы не сказать их, вместо этого сел и толкнул Олли на землю. Он удивленно рассмеялся, когда я оседлал его бедра.
— Что ты хочешь? — спросил он с дразнящей улыбкой на губах.
Моя эрекция упиралась в штаны, когда я наклонился к Олли, потираясь об него и чувствуя, как его член увеличивается в ответ на мои движения.
— Ммммм… — сказал я, слегка прикусив его нижнюю губу.
— Скажи мне, — прошептал он мне в губы.
— Мне кажется, ты знаешь.
Он откинул голову, и я провалился в его теплый зеленый взгляд.
— Все равно скажи мне.
— Я хочу тебя, Олли, — я поцеловал его в губы и прошептал: — Я всегда буду хотеть тебя.
Я проснулся как от толчка, тяжело дыша, и сел на кровати. Пот стекал по моей шее, когда я поднес пальцы ко рту, все еще ощущая бархат мягких губ Олли на моих. Мой член дернулся под тонким материалом трусов, мое тело положительно реагировало на воспоминания. Потому что так оно и было, не так ли? Воспоминание. Не сон. Не галлюцинация. Гребаное воспоминание.
Я был с Олли. Я был с Олли. Олли. Не имело значения, как я буду произносить это, я не мог уложить в мозгах всю эту правду, которую теперь знал. Все, что я делал в течение последних семидесяти двух часов, это лежал и пытался отфильтровать куски и фрагменты, которые я вспоминал, чтобы понять смысл вещей. Ну, я чередовал кровать и диван, в какой-то момент я заказал пиццу, чтобы мне не пришлось никуда выходить, но и не голодать, но кроме этого, единственное, что, не переставая двигалось, был мой разум.
Мои мысли перемешались между воспоминаниями, имеющими смысл и не имеющими смысла. То, что я не сошел с ума, было облегчением, но было таким шоком для моей системы то, что я, по-видимому, был влюблен в мужчину. Я не предполагал, что такое возможно, и моя семья, черт возьми, не делала никаких намеков на то, что они что-то знали. Но знали ли они? Или я полностью скрывал это? Но Олли сказал, что разговаривал с моей матерью, что она недавно к нему приходила, и это заставило меня поверить, что она что-то знает. Она должна знать. Она одобряла? А мой отец? «Господи, это слишком сюрреалистично для понимания», — подумал я, положив голову на руки.
А потом были воспоминания о времени, проведенном с Олли. Они больше не всплывали как кусочки обычных дружеских отношений, а как части чего-то глубокого, что было взаимным. Во всяком случае, это было почти так, как если бы я был тем, кто добивался его, что сначала заставило меня задаться вопросом, насколько сильно я ударился головой, но чем больше я думал об этом, тем больше я начинал понимать свое влечение. В конце концов, в моем общении с ним с того дня, как он вошел в мой класс, он доказывал, что в глубине души он был защитником, тем, на кого можно было положиться не только в кризис, но и изо дня в день. Он не воспринимал себя слишком серьезно, как показали его навыки игры на фортепиано и самокритичные шутки, но в нем было что-то хорошее. Не говоря уже о том, что его мускулистые руки были словно из журнала Мужские мускулы. И даже то, что я раньше никогда не бросал взгляды на мужчин, я думаю, что, если бы выстроили сотню парней, он был бы самым красивым из всех. В общем, если смотреть на это объективно — что означало, когда я не был под «Кроун» с колой — его можно было считать приманкой для кого угодно, но каким-то образом он выбрал меня. Или я выбрал именно его.
Олли... и я. Вместе. Как... вместе вместе. Дерьмо.
Да, и я не мог забыть, что он солгал. Солгал бездействием, которое так же было ложью. Он приходил, вел себя так, как будто мы были незнакомы, и все это время он точно знал, как надо действовать со мной. Его появление в музыкальном объединении «Music Junction» должно было быть идеей моей матери, потому что иначе Олли не узнал бы о моей временной работе. Это означало, что также он знал, что я не вожу машину, и меня нужно будет подвезти. «Но он точно знал, как мне помочь, когда мы столкнулись с аварией и я запаниковал».
— Заткнись, — сказал себе я. — Просто заткнись.