Unknown

Я несу сумку с книгами к столу в столовой, который находится в зоне его видимости. Ненавижу, когда он наблюдает за мной.

Я отодвигаю свой стул от него, раскладываю учебники и конспекты. Академия Виндзора заставляет нас делать гораздо больше домашних заданий, чем я привыкла. Другие дети учатся там с детского сада. У меня были такие проблемы, что мама потащила меня к врачу за какими-то дурацкими лекарствами, которые должны были помочь мне сосредоточиться.

Оно не помогает. На самом деле, от него я становлюсь нервной и у меня трясутся руки. Хуже того, оно усиливает проблемы, которые у меня уже были: слишком яркий свет и слишком громкие звуки. Даже обычные звуки от других учеников - щелканье жвачки или стук карандаша о парту - звучат для меня как взрыв попкорна в ушах. От этого я вздрагиваю и дергаюсь. Маркус Грин называет меня «Неуклюжая», и некоторые другие дети тоже подхватывают это.

Рэндалл, воющий бейсбольный матч, сводит меня с ума. Каждый удар по мячу, каждый резкий рев толпы заставляет меня сжимать зубы. Несмотря на то что мне нельзя носить наушники рядом с ним, я тайком достаю из кармана один из бутонов и вставляю его в правое ухо, под волосы.

Это немного помогает.

Я тружусь над заданием по химии. Мы должны нарисовать схему фотосинтеза, и это мне очень нравится. Я провожу гораздо больше времени, чем нужно, зарисовывая детали растительной клетки, заполняя солнце, листья и хлоропласт цветными карандашами.

Рэндалл поднимается с кресла, чтобы взять из холодильника еще одно пиво. Он возвращается с двумя.

— Где мама? — нервно спрашиваю я.

— С Лесли, — ворчит он, опускаясь обратно в кресло.

Это нехорошо. Рэндалл ненавидит Лесли. Каждый раз, когда моя мама идет к Лесли, она возвращается домой подвыпившей и отпускает грубые шутки. В последний раз она врезалась на своей машине в угол нашего гаража.

Лесли - старейшая подруга моей матери. Они вместе работали во «Французской горничной». Мама говорила Рэндаллу, что она была официанткой, но, судя по фотографиям в старых альбомах Лесли на Facebook, я уверена, что они обе были стриптизершами. Это было еще до моего рождения.

Чем дольше моя мама будет оставаться в доме Лесли, тем сильнее будет злиться Рэндалл. Пока я заперта здесь с ним.

Как только я переключаюсь на домашнее задание по математике, бейсбол становится еще сложнее игнорировать. Понимая, что это риск, я вставляю второй наушник и включаю музыку погромче, чтобы заглушить игру.

Я только начинаю постигать свойства параллельности, как наушники вырывают из моих ушей.

Я вскакиваю с кресла, чуть не споткнувшись о ноги, пытаясь убежать от Рэндалла. Он держит мои наушники за шнур, его глаза так налиты кровью, а лицо так перегружено, что я в одно мгновение понимаю, что он тихонько напивался, пока я работала здесь, глухая и беспамятная.

— Я пытаюсь с тобой поговорить, — рычит он.

— Прости, — вздыхаю я, беспомощно, отчаянно поднимая руки перед собой.

Рэндалл сжимает кулаки по бокам. Я понятия не имею, насколько он опьянен и насколько зол. Он пьет не так много, как моя мать, но когда выпивает, это может быть так же ужасно.

К счастью, он еще не качается на ногах.

— Ты знаешь правила, — рычит он.

Он забирает мой iPod и запирает его в шкафу в гостиной.

Мне хочется плакать.

Кто знает, как долго он будет держать его там. У меня не будет музыки, вообще никакой, пока он не соизволит вернуть его мне.

Я не пытаюсь умолять - я и так знаю, что это не работает.

И вот Рэндалл встает со стула. Теперь он сосредоточен на мне.

— Твоя мама явно не придет домой к ужину, — ворчит он. — Тебе придется его приготовить.

Я не умею готовить. В этом доме никто не готовит регулярно. Иногда это делает моя мама, но с неохотой. Чаще Рэндалл заказывает еду, или мы выгребаем остатки из холодильника.

Судорожно порывшись в шкафах и холодильнике, я решаю приготовить спагетти.

Не успеваю я наполнить кастрюлю водой, как Рэндалл уже кричит мне с порога кухни.

— Мало воды.

— Почему она еще не закипела?

— Без соли? Идеально - при условии, что ты хочешь, чтобы твои спагетти были безвкусными, как гипс.

— Не ломай лапшу, ты что, охренела?

Он не говорит мне, что я должна делать. Как должна заставить лапшу поместиться в кастрюлю, если она слишком длинная и, судя по всему, ее нельзя ломать? В отчаянии я тыкаю в нее ложкой, пытаясь заставить ее опуститься под бурлящую воду.

Лапша сгибается, и мне удается закрыть крышку кастрюли. Мгновением позже она закипает, заливая плиту пенящейся водой из-под макарон.

— Ты чертова идиотка! — рычит Рэндалл.

Он срывает крышку с кастрюли и убавляет огонь.

Мне хочется крикнуть ему, чтобы он сделал это сам, раз уж он такой кулинарный гений. Но чтобы не терять голову, я до крови закусываю губу и прячу лицо в холодильнике в поисках толкушки для сыра пармезан.

Рэндалл погрузился в угрюмое молчание, яростно срывая крышку с банки с соусом и выливая его в кастрюлю с такой силой, что он разлетается по кухонной плитке.

— Убери это, — приказывает он.