Unknown

Я пытаюсь разобраться с этой новой информацией, но в ней так же мало смысла, как в том, что у этого парня Адамсона есть моя фотография. Я понимаю, почему Спайдер не отпускает это дело.

— Это не имеет смысла, — выдавливаю я.

— Нет. Это не имеет. Если только ты не лжешь своим милым маленьким ротиком, и ты их знаешь.

— Я не знаю!

— Поступай как знаешь, — его ботинки снова шуршат по ковру.

— Нет! Нет, нет, нет, нет!

Свист, удар. Огненная полоса на обеих ягодицах.

Из меня вырывается вой.

Боль неописуема, она сокрушает меня.

— Кто он такой? Он помогал тебе сбежать из Колонии? Ты должна была ему что-то, а потом отступила, и ему это не понравилось? Или у тебя с ним что-то есть? Помогаешь ему?

— Нет…

Он вздыхает и отступает.

Удар!

Снова его тело прижимается ко мне, его кулак в моих волосах. Беспомощность вцепляется в меня когтями.

— Давай. Дай мне что-нибудь, Эмма. Девушке нужно есть. У тебя была работа до Логова Дьявола. Ты делала для него грязное дерьмо?

Я качаю головой, не в силах произнести ни слова из-за боли.

— Ну хорошо.

Свист. Удар.

Я бормочу бессловесные протесты, которые, как я знаю, ничего не дадут. У этого человека нет сердца, к которому можно было бы обратиться, нет души. Мужчина, в которого я влюбилась, никогда не существовал. Все это было у меня в голове, какая-то больная, извращенная игра, которую мое воображение разыграло со мной. Это единственное объяснение того, как он может это сделать.

Я ведьма, привязанная веревками, пойманная в этот момент между решимостью оставаться непоколебимой и тем восхитительным моментом, прежде чем я разобьюсь, как стекло, и признаюсь в том, чего не делала.

Только я не сломаюсь. Я не могу. Я не могу, потому что Сара все еще там, ждет меня. И потому, что мне нечего ему дать.

Удар.

— Я не знаю… — бормочу я.

У меня начинает кружиться голова. Я чувствую, как будто уплываю прочь, моя кровь гудит от головокружительного жара.

Удар.

— Я не могу… Я не… — мои слова даже не складываются. Как будто я снова под кайфом, как тогда, когда у меня был мой первый оргазм.

Удар.

Я кричу и рыдаю, и часть меня умирает. Она умирает из-за человека, которого, как мне казалось, я видела в те дни, после того как Кэп получил пулю. Она умирает из-за сердца, которое открылось человеку, оказавшемуся никем иным, как демоном.

Все, что у нас было, исчезает, как дым, и я плачу о том, чего никогда не было.

Ремень соскальзывает.

Рычащее дыхание наполняет мои уши.

Я чувствую, как будто мир ускользнул, как будто я нахожусь в облачном тумане, и звук дыхания Спайдера отдаленный, приглушенный.

Его пальцы запутались в моих волосах. Он слегка приподнимает мою голову. Краем глаза я замечаю, что он наблюдает за мной холодным, бессердечным взглядом.

— Господи Иисусе. Я должен отдать тебе должное, Дикая Кошка. Ты крепко держишься. Может быть, тебе нужно другое убеждение, а?

Мой желудок сжимается. — Ч-что? — я тяжело дышу, глядя на него сквозь горячие слезы.

Выражение его лица холодное и жестокое, но его глаза также горят похотью.

То, что осталось от моей решимости, разваливается на части. Он инквизитор, который решил перейти от одного пыточного устройства к другому. Здесь он отводит меня к реке и топит, и, если я выныриваю на поверхность, я ведьма. Если нет…

Вот только голод в его глазах не оставляет сомнений: я не собираюсь умирать. Он говорит о другом типе мучений.

Не в силах произнести ни слова, я отрывисто качаю головой, умоляя.

Пальцы Спайдера скользят по моей заднице, к промежности, которая шокирующе мокрая. — Это нормально. Тебе не обязательно говорить. Я бы предпочел, чтобы ты кричала.

Спайдер проходится по мне. Его пальцы гладят и дразнят, и когда я вырываюсь из его хватки, он сжимает мои волосы в кулак.

— Ты, должно быть, шутишь! — вырвалось у меня, теперь больше сердито, чем сломлено.

Он отпускает мои волосы и развязывает путы на одном запястье, затем на другом. Я слишком взбешена, чтобы испытывать облегчение. Медленно он опускает мои руки по бокам. Боль в моих конечностях заставляет меня стонать. Кажется странным, что он заботится о том, чтобы не усугубить ситуацию. Может быть, он не осознает, что делает это.

Надежда на мгновение затмевает мой гнев, но вместо того, чтобы развязать мои лодыжки, он толкает меня лицом вниз на матрас, точно так же, как он сделал, когда впервые привел меня в эту комнату.

Я рычу от ярости, и это приглушается одеялом. Пока я не поворачиваю голову. Он прижимает мою щеку к матрасу своей ладонью. Его грубый, мозолистый жар обжигает мою щеку.

Он слишком силен, чтобы с ним бороться. Как только я замираю, он хватает меня за запястья и заводит их мне за спину. Затем он обматывает оба моих запястья, связывая их вместе.

— Не хочешь рассказать мне то, что я хочу знать, Дикая Кошка?

— Я ничего не знаю, ты, жалкое ничтожество!

Он хмыкает. — Вот и хорошо. Я трахну тебя хорошо и жестко в любом случае, — он крепко завязывает узел.

Я пытаюсь приподнять плечи, но его ладонь снова прижимает мою щеку. — Ты хочешь, чтобы я снова тебя выпорол?

— Нет!

— Тогда веди себя прилично.

Я замираю.