Unknown

— Будут ли люди так пялиться на меня, когда я получу порез? — тихо спрашивает меня Бен. Когда я вытаращиваю на него глаза, парень пожимает плечами, — она была довольно милой.

Я смеюсь.

— Не торопись так взрослеть, малыш, — Ди сжимает его руку, бросая на меня едва заметный хмурый взгляд, как будто ее раздражает, что он так сильно привязался ко мне. — Когда ты станешь старше, у тебя будет больше девушек, падающих в обморок от тебя, чем ты знаешь, что с ними делать, ты узнаешь еще до того, как у тебя появится шанс. Тебе придется отгонять их палкой.

С этой ямочкой на подбородке, всеми этими волосами и этими большими детскими синими глазами, она, вероятно, права.

Ди держит его за одну руку, а я — за другую, пока мы идем по коридору второго этажа к палате его матери. Практически все, мимо кого мы проходим, смотрят на Пипа с удивлением, или со страхом, или и с тем, и с другим. Я должна задаться вопросом, что бы они делали, если бы Спайдер был с нами. Некоторые женщины бросают на Ди обеспокоенные взгляды, когда видят ее татуировки.

Один парень, сидящий с ними в приемной, держит в руке телефон, его неряшливое лицо наполовину скрыто худи Chicago Bulls. Он заметно откидывается на спинку стула, как будто ожидает, что Пип вытащит пистолет, спрятанный под его порезом, и выстрелит в него.

На полпути по коридору раздается женский крик, громкий и расстроенный.

— Они пытаются убить меня здесь, Реджинальд! Они продолжают травить меня!

Отвечает утешающий, слегка раздраженный мужской голос, и за ним следует голос маленькой девочки, но, за исключением слова «Бабушка» тихим испуганным голосом, я пропускаю то, что кто-то говорит из-за того, что, как я предполагаю, медсестра говорит старушхе успокоиться, никто не пытается ее убить.

— Черт, я ненавижу больницы, — бормочет Ди, — все либо больны, либо умирают, либо чертовски безумны.

— Ди, она тебя услышит, — нерешительно говорит Пип.

Ди пожимает плечами. — Сомневаюсь, что она заметит.

— Позвольте мне войти и посмотреть, проснулась ли Пенни, — говорит Пип, останавливая нас у входа в комнату в конце коридора, — давай, тигр. — он берет Бена за руку.

Голос старушки из соседней палаты все еще звучит. — Убери от меня эту иглу! Прекрати пытаться прикончить меня!

Я сдерживаю неуместное желание посмотреть.

Когда Пип и Бен входят в комнату Пенни, я слышу голос Пипа и более мягкий женский, хриплый и слишком тихий, чтобы разобрать, что она говорит.

Ди сжимает мою футболку пальцами и отводит меня в сторону, подальше от двери.

— Что? — я смотрю на нее снизу-вверх.

— Ты здесь, потому что Бен попросил тебя быть, — тихо говорит она, — заговори с кем-нибудь, кроме него или Пенни, и мы уйдем достаточно быстро.

Гнев пронзает меня. Я подавляю желание спросить ее, не боится ли она, что я попытаюсь подсунуть кому-нибудь записку или скажу милым медсестрам, что меня держит в плену большой страшный байкер. Она совсем не выглядит нервной, но, с другой стороны, я полагаю, что она привыкла устанавливать правила с людьми, не склонным к сотрудничеству.

— Не волнуйся, я не собираюсь втягивать тебя и Пипа в неприятности, — говорю я с легким намеком на уважение.

— Хорошо. Потому что, если ты это сделаешь, от этого пострадают наши задницы. Снейк получит мою, а Спайдер получит Пипа.

Я моргаю на нее, испытывая странное чувство, что она сочла необходимым указать, что с ней будет иметь дело Снейк, а не Спайдер. В этом есть легкий намек на то, чтобы обучить меня клубным правилам или чему-то в этом роде.

Самое странное из всего этого — полное отсутствие у нее страха перед Снейком, на что бы ни указывало предупреждение в ее голосе. Как будто все, что он с ней сделает, является нормой и принимается.

Мы делаем то, что должны для клуба.

Я киваю.

Когда Пип выходит и кивает нам, чтобы мы заходили, Ди хлопает себя по лбу. — О, черт. Я должна была купить что-нибудь для нее, — она закатывает глаза, — я на минутку зайду в сувенирный магазин. Пип будет у двери.

Она уходит, и я направляюсь в комнату, пока он стоит на страже в холле.

По какой-то причине меня охватывает беспокойство, когда я подхожу к двери в палату Пенни. Я заставляю себя войти.

Бен сидит рядом с женщиной на кровати, положив голову ей на грудь. Пенни лежит поперек кровати, верхний конец которой слегка приподнят, приподнимая ее голову.

Как только я вижу ее, мой желудок сжимается. Одеяла спущены до талии, а ее рука, лежащая поверх них, покрыта синяками, которые выглядят пожелтевшими и слабыми. Ее голова обмотана повязкой. На ее челюсти такой же старый синяк. Она выглядит усталой и измученной, но счастливо улыбается своему сыну, проводя рукой по его волосам, и они говорят о каком-то фильме, о котором я никогда не слышал.

— Привет, — прохрипела она дружелюбно, улыбаясь мне и машет рукой, приглашая подойти, — входи. Ты, должно быть, Эмма.

Я встряхиваюсь, внезапно испытывая стыд за то, что стою тут, как олень, попавший в свет фар, и подхожу к ней. — Привет.

— О, мам, — говорит Бен, садясь и беря меня за руку, — это Эмма, та, о которой я тебе рассказывал.