Unknown

Закон обязывает сообщать жертве, когда нападавший возвращается на улицу, но это происходит не всегда. Я могу только предположить, что Гэри проскользнул сквозь бюрократические щели. Я испытываю искушение добавить копов, которым клуб платит зарплату, в свой список дел. Никто из них никого не уведомил, иначе Пенни никогда бы не позволила Бену прийти к ней. И чертовски уверен, что Драгон услышал бы об этом и позаботился о том, чтобы у нас был кто-то у ее двери, как только Джеймисон освободился от наручников.

Плотно закрывая крышку гнева, который мог подорвать мою сосредоточенность, я въезжаю в пустой переулок Голубого Кролика и глушу двигатель. Прежде чем зайти внутрь, я достаю из своей боковой сумки темную толстовку с капюшоном. Я снимаю свой порез, надеваю толстовку поверх футболки и кладу порез в сумку.

Я мог бы сосчитать на пальцах, сколько раз за последние несколько лет я заходил в здание без своего пореза, но мне не нужно привлекать к себе внимание, если это сработает. Поскольку некоторые люди в этом месте знают меня, не все в хороших отношениях, и я еще не знаю, с кем мне нужно будет поговорить, это один из немногих случаев, когда ношение моих цветов было бы недостатком.

Надев капюшон, я протискиваюсь через менее часто используемую ржавую боковую дверь с нарисованным на ней неоново-голубым кроликом и направляюсь во внутрь.

Черт, это место — настоящий притон. На стенах у входа есть трещины, граффити окрашивают пожелтевшую краску, которая не выглядит так, как будто ее не окрашивали десятилетиями. Потертости портят пол, покрытый грязной черно-белой плиткой. Сетчатые створки отделяют главный зал от остальной части клуба, и здесь пахнет дешевым куревом и еще более дешевым пивом. Вонь духов из дешевого магазина наполняет воздух, маскируя запах пота и секса.

Я бросаю плату за вход на стойку и терплю печать, которую уставшая девушка прижимает к тыльной стороне моей ладони. Она говорит что-то о специальном предложении для девочек «две по цене одной», и я игнорирую ее слова, проходя через проем, когда вышибала отодвигается в сторону.

В клубе слишком темно, красные и белые стробоскопические огни пронзают черноту. Они пульсируют в такт той визгливой техно-музыки, от которой у меня звенит в ушах так, что Страйкер рассмеялся бы и назвал меня старым пердуном, если бы я поворчал по этому поводу. Огни, вероятно, предназначены для того, чтобы придать атмосфере знойное ощущение, но место настолько запущенное, что вместо этого они просто выглядят безвкусно и дешево. Но, по крайней мере, из-за слишком слабого освещения людям будет труднее узнать меня до того, как я захочу, чтобы меня заметили.

Я был здесь несколько раз в прошлом году, когда нам приходилось помогать отделению Лос-Анджелеса вести дела здесь, в Барстоу. Подпольные игорные столы находятся в подвале, и туда допускаются только те клиенты, которые прошли проверку двумя или более людьми. Им выдают пропуск, чтобы войти, но мне он не понадобится.

У входа в главный зал, заставленный кабинками и столами, я осматриваю окрестности, но искать там Гэри или кого-нибудь, кто знает, где он может быть, бессмысленно. Мой взгляд останавливается на видавшей виды двери в конце коридора, вход в подвал. Там есть вторая, более тяжелая стальная дверь, которая ведет на задний двор.

Бросив взгляд на трех девушек, обвивающихся вокруг стальных шестов на сцене, я подхожу к бару, киваю Рэндалу, который подает напитки за ним, и сажусь.

Второй бармен, женщина в черно-белой униформе, направляется ко мне, но Рэндал протягивает руку, чтобы остановить ее, бормочет что-то, чего я не слышу из-за ужасной музыки, наливает мне виски и ставит передо мной.

Даже спустя год Рэндал знает, как я обычно себя веду. Память этого человека поражает меня. Он также знает, зачем я здесь. То, что я не ношу свою форму, означает, что я здесь для получения информации, намереваясь держаться в тени, и он знает, как я работаю.

Я киваю в знак благодарности и закуриваю, глядя поверх голов толпы на сцену.

Одна из девушек, обвивающаяся вокруг шеста с натренированной грацией лесной кошки, великолепна. У нее волны огненных кудрей, упругие сиськи и тугая попка. Она слишком чертовски идеальна для такого места, как это. Обычно я бы посмотрел ее выступление, а затем затащил бы ее в свою постель. Обычно мой член уже пытался бы пробить дыру в моих джинсах, но это не так. Он мертв для всего мира.

Сукин сын. Я смотрю на рыжеволосую лисицу, но все, что я могу сделать, это представить мою Дикую Кошку там, наверху, танцующую в комнате, в которой не будет никого, кроме меня.

Как только лицо Эммы заполняет мои мысли, мой член приходит в движение.

Мне неприятно вспоминаются слова Пипа, когда он разговаривал со мной по телефону, прежде чем я услышал, как это дерьмо попало в вентилятор в больнице.

Чувак, тут все плохо.

Чтоб меня, эта маленькая воровка будет страдать.