Unknown

– Ну, ты красавчик! – сказал Данил, когда мы уже достаточно отошли от спортзала и частично разошлись кто куда. – Мы думали, Серега нормальный, а ты, типа, нет, а оказалось все наоборот.

– Серега? – спросил я, с трудом понимая, о чем речь, из-за головной боли.

– Да. Он в красный микрофон теперь поет, – рассмеялся Артем.

– В смысле? – не понял я.

– Ну, он же рэпер типа. А у рэперов есть что? Майк – микрофон. Вот он и поет свои баллады в красный микрофон, – подхватил Данил.

– Не общайся с ним, – сказал Коля, понимая, что мне не ясно, о чем речь. – Его по кругу пускали.

– Да ладно?! – удивленно произнес я.

– Да там по беспределу, конечно, но он сам виноват, спровоцировал, – сказал Данил. – Сам наобещал, дурак, его никто не просил… ну, и не смог ответить за свои слова. Рот превратил в проходной двор. Поет теперь в красный микрофон до хрипоты. Его не за что жалеть, сам понимаешь. Да и не слишком-то он и был против стать соловьем. Может, он того, кстати… заднеприводный.

– Да уж, его бы разорвали, будь так, – сказал Артем.

– Ты это... держись нас, и все нормально будет, – произнес Данил. – У нас, кстати, есть своя качалка. Мы там тренируемся. Приходи в падик.

– Падик?

– Да. Мы так ее называем. Там все свои.

– Ну, приду, если что, – ответил я.

После мы распрощались, и мне объяснили, как найти падик. Мир начал казаться странным и даже немного сумасшедшим, непонятным. Прежние враги ко мне были настроены благосклонно, а всеми уважаемый тренер оказался не тем, за кого себя выдавал. Что, черт возьми, происходит в жизни?! Мир был куда сложнее и не делился четко на категории добра и зла. Не было того дуализма, который прививался сказочными архетипами в детстве. Как оказалось, не все теплое обязательно мягкое и не все мягкое может принести тепло.

На вопрос матери о моем внешнем виде я рассказал о неудачной тренировке. Якобы у меня слетел шлем во время спарринга. Учитывая мое спокойствие, она не стала задавать много вопросов касательно причин синяков, видя, что все в порядке, но настояла на том, чтобы я оставил подобные занятия, ссылаясь на более безопасные виды спорта. Я лишь молча поел и отправился спать. Меня очень сильно тянуло в сон. Организм устал от прошедших потрясений. Сон был глубоким, и потому утром никаких сновидений я припомнить не смог. Меня словно отключили на несколько секунд, щелкнули пальцами, после чего настало утро. Мышцы болели. Синяки тоже. Лицо было заплывшим. Мама посмотрела на меня, поспрашивала о моем состоянии, но все равно отправила в школу, поскольку я и так имел плохие оценки и отставал по многим предметам. Мне было боязно встретить кого-нибудь из спортзала, в котором мы учинили разгром. От вчерашней смелости не осталось следа, поскольку я мог нарваться на серьезную угрозу жизни. С другой стороны, я привык, что меня бьют, и потому не видел в этом чего-то сверхстрашного. «Ну, изобьют снова, и что? Больно, неприятно, но не смертельно. Это не так страшно, как кажется» – так я себя успокаивал, хотя на самом деле боялся. Боль – вещь неприятная. Я не хотел, чтобы меня избивали ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо еще. Я устал от этого.

В школе посмеивались и обсуждали мои синяки. Меня спрашивали, откуда они взялись, но я говорил, что просто упал. Я так говорил не потому, что у меня хватало ума молчать о случившемся, а потому, что было лень что-то кому-то рассказывать и доказывать. Меня больше мучили и занимали мысли о том, что мне рассказали про Серегу и про то, что, будь он гомосексуалом, его бы порвали. Это меня пугало даже больше, чем люди, которые могли бы мне отомстить за разгром. Вскройся что-то подобное про меня – и моя жизнь была бы кончена. Меня бы гнобили в любом районе. С одной стороны – за ориентацию, а с другой – за порчу имущества. Поэтому для меня стал актуален вопрос: кто я? Я не знал, кому можно было адресовать подобный вопрос. Разве что моему первому тренеру, который пытался меня растлить… но эта затея казалась мне вопиющей. Все равно что совать голову в пасть голодному льву. Только вот других идей в голову не приходило в принципе. Я даже начал рассматривать эту мысль, как возможную. Представлял, как можно это сделать безопаснее, и вспомнил про запись, которая была на телефоне. Она вполне могла стать козырем, который я мог использовать для собственной безопасности.