Unknown

– Тоже хочешь? Ну, давай, – сказал я, взяв ее за шею и опустив на колени. Сунул член ей в рот. Она что-то булькала снизу о том, что не то имела в виду, но я ее не слушал. Она в итоге была не против. Видеться нам было больше не обязательно, и потому можно было не стесняться. К тому же пьяные… это ведь, так сказать, оправдание. Смягчающее обстоятельство. Было и было, что такого, просто секс… нынче стало принято этим отмахиваться от бездумных поступков. И не то что бы раньше было иначе, вовсе нет. Ничего не изменилось в этом плане. Просто раньше порицания было больше, а распутная натура как была, так и осталась. Уважения и любви эти люди хотят не меньше тех, кто молится на свою девственность. Правда, гулящие не подозревают, что распутность убивает возможность создания счастливой семьи.

Вернувшись из туалета, я как ни в чем не бывало выпил виски, затянулся кальяном, осмотрелся с улыбкой и подумал: здравствуй, новая жизнь! Затем мы сфотографировались и наделали кучу общих фотографий. Расплатились, прогулялись. Снова сфотографировались. К позднему вечеру разошлись. Со многими – навсегда.

О том, что некоторых людей никогда больше не увижу, я совсем не жалел. По большому счету, они для меня ничего не значили. Вот они есть – вот их нет. Чертов клубок змей. В глаза друг друга любят, обнимаются, целуются, а стоит кому-нибудь отойти – перемывают кости. Не удивительно, что женской дружбы не бывает: жизнь напоказ и ради того, чтобы кому-нибудь о ней рассказать. Других унижают, чтобы на их фоне выглядеть лучше. Мне такое было чуждо. Я не хотел никого обсуждать, о ком-то сплетничать, кому-то что-то доказывать. У меня всегда была своя жизнь, свои взгляды, свои правила, свои интересы, а о том, что у кого-то что-то происходит, складывается или не складывается, я вовсе знать не хотел. Это меня не касалось. Они просто говорили, чтобы говорить. Меня тоже явно успели обсудить, пока я был в туалете, пока занимался своими делами, пока учился. Я был хорошей темой для обсуждения: не особо общительный, неприметный и вообще единственный мужчина в группе. Этого было более чем достаточно, чтобы насочинять обо мне чудовищных историй и баек.

После выпускного я планировал устроиться в школу. Главным страхом была возможная неспособность установить педагогический авторитет. Учителям нельзя давить психологически и физически, а подростковый период, начиная с кризиса отношений в одиннадцать лет, был довольно бурным и проходил под эгидой расстановки авторитетов. Для молодого учителя это могло стать большой проблемой и закатом так и не начавшейся педагогической карьеры. Как реагировать, если обучающиеся будут обращаться на ты, шуметь на уроках, угрожать или паясничать? Что делать, если в спину кинут учебник? Сама по себе психология детства несложная, и дети растут с привычкой подчинения взрослым, но некоторые современные родители пытаются решить любую проблему за ребенка, видя в педагогах врагов, которые почему-то хотят расправиться с их детьми. Родители будут кричать и жаловаться во все инстанции, пытаться подставить или даже физически надавить и запугать. После этого они будут ждать нормального отношения к своему чаду, создав негативную ассоциацию с ребенком. Будут подавлять для ребенка авторитет педагога, а потом станут винить учителя в том, что он не справляется со своими обязанностями. Как объяснить им все это, как донести до них то, что человек не станет слушать педагога без авторитета, я еще не знал. В двадцать первом веке не так страшны дети, как их родители. С детьми всегда можно договориться, поскольку они живут школьными взаимоотношениями и это их мир, их интересы, их жизнь. Родители же либо помогают детям и советуются с педагогами, как им вместе решить проблему, либо все сваливают на педагога. К счастью, последних меньшинство.

Переступая порог школы, я в голове прокручивал детскую психологию, в особенности – детские кризисы: первый год жизни – кризис мировоззрения, три года – кризис отношений, семь лет – кризис мировоззрения, одиннадцать лет – кризис отношений. После каждого кризиса следовал сензитивный период, соответствующий проходящему кризису. До одиннадцати лет можно было манипулировать глупостью, после одиннадцати – общественным непринятием. Как бы неприятно это ни звучало, но манипулирование в педагогике необходимо в силу того, что дети пробуют нарушать правила, исследуя мир, выпускают исследовательские зонды, и тут важно обозначить границы дозволенного, в противном случае они подавят авторитет. Именно поэтому так важно первое знакомство. Это отправная точка.

– Здравствуйте, – произнес я, зайдя в кабинет директора, – мы с вами говорили по телефону. Я преподаватель русского языка и литературы.

– Здравствуйте. Присаживайтесь, – произнесла женщина лет сорока пяти. – Преподавать доводилось ранее?