Unknown

За огромным столом сидело человек двенадцать. Тут были и малые и взрослые. Они все о чем-то громко разговаривали, не дотрагиваясь ни до жареной картошки с бараниной, ни до лепешек. При появлении старика все разом смолкли и поднялись. Из кухоньки вышла пожилая, но белолицая и такая же маленькая, как старичок, женщина.

—Где же ты пропадал, отец? — упрекнула она старика и к Кораблеву: — Милости просим, мы хороших гостей любим. Милости просим,— и вскинула на стол огромный пузатый самовар.

—Говорят, незваный гость хуже татарина,— сказал Николай Кораблев, внимательно всматриваясь в людей, которые все еще стояли.

—Ну, сидеть! — скомандовал старик и заиграл словами, приглашая за стол гостя.— Нонче татары-то хорошие люди стали, даром что басурмане. Нате-ко вам,— и сел на свое излюбленное место. За ним села вся семья. Когда сел и Николай Кораблев, старик, показывая на домочадцев, вскрикнул: — Все мои! Плоть, кровь моя, окромя, конечно, снох. Коронов — звания моя. Почему Коронов? Какая такая корона может быть на мужицкой голове? А кто ее знает. Только с прадедов такое держится, и мы в обиду не даем. Вот они, мои соколики — три сына — Егор, Иван, Петр,— тыча пальцем по направлению к каждому, быстро перечислил он имена сыновей.— А это снохи — Варвара и Люба.— На последней он задержался, ласково похлопал ее по плечу.— Ну, Люба, скоро? Ты воина давай,— и к Николаю Кораблеву: —- Скоро воина принесет нам в дом. Вот как. И ты, Варвара, нового закладывай. Род Короновых должен быть во всю улицу. Мать, а мать! По случаю гостя дайка мне фонарик.

Хозяйка вышла в сени и вскоре принесла оттуда и поставила на стол шахтерский фонарь.

—Рюмки! — приказал Коронов и, нагнув фонарь, начал из него по рюмкам разливать водку.— В шахте я работал. Ну, десятником. А в шахту водку таскать ни- ни: сам за это карал. А выпить хочется там — под землей глубокой. Вот мы и придумали, вроде с фонарем идешь, ан фонарь-то с водочкой...

Вся семья разразилась хохотом, и все взрослые потянулись к рюмкам, уже по-доброму поглядывая на Кораблева. Старик же Коронов, выпив, потыкав в нос кусочком хлеба, крякнул и зачастил, как бы уже зная, чего от него хочет гость:

—Народ мы, старатели, скрытный, недоверчивый и даже вороватый. А как же? Сам подумай: ищет старатель золотце, день ищет, два ищет, неделю, месяц ищет, год ищет. Нету. Ну, напал на россыпь. Что ж — кричи, дескать, экое богатство нашел? Да тут, как мухи, налетят. Нет, молчи, сопи и тихонько золото выбирай. А и другое бывало, ведь на казенных промыслах работали. Рупь пятьдесят копеек за золотник платили. Кружки такие ставили — туда золото при десятнике засыплешь, а обратно — шалишь, брат. Обратно — надо замочек сорвать, печать сургучную сломать. Казна платит рупь пятьдесят копеек, а тут скупщики рыщут — три целковых, три с полтиной дают. Как быть? Эка! Ухитрись золото выгрести из кружки, да чтобы печать была цела, замочек цел. Ну и ухитрялись. Поймаешь жука, привяжешь его за ниточку, опустишь в кружку, вытащишь, с лапок золотце стряхнешь и опять туда.— Коронов так рассмеялся, что даже закашлялся.— Вот оно как. И потому мы народ вороватый. У-у-у, а убийств сколько было.

—А ныне как, тоже тащат золотишко-то? — задал вопрос Николай Кораблев, предполагая, что Коронов или не расслышит, или увильнет от ответа.

—Есть такое дело,— выпалил старик.

За столом все смолкли, а хозяйка повернулась к старику и сердито проговорила:

—Болтаешь,— и к Николаю Кораблеву: — У нас нет. Это он с вина на себя-то наговаривает.

—Нет, ай есть,— озорно закричал старик.— Кто отыщет? Оно, золото, не глина, сердцу мило.

Когда Коронов вышел во двор, чтобы проводить Николая Кораблева, тот ему сказал:

—Умный вы мужик... Да и вообще в улице, наверное, умных много, но вот на работу к нам почему-то не хотите идти.

Старик вскинул руки вверх, как бы защищаясь от удара, и скороговоркой выпалил:

—Не трожь! Гнезда нашего не трожь. Советская власть нам волюшку дала, и не трожь.

—Но ведь она вас и на работу зовет. Кто же завод- то будет строить?

Старик опустил руки, посмотрел куда-то в сторону и опять весь взъерошился.

—Это так... Но... волюшка.

—Неразумно думаешь. Вот скоро сыновей призовут врага бить. Чем врага бить будут? Волюшкой?

Коронов встрепенулся.

—А призовут?

—Нет, так и будут они за самоваром сидеть.

—Дай подумаю... Соглашусь — всех приведу.

«Обязательно приведет,— уверенно подумал Николай Кораблев, шагая по улице.— И какой интересный народ. Вот бы тебе, Танюша, посмотреть».

Расставаясь с Татьяной там, в Кичкасе, он ей сказал:

—Я думаю, мы скоро увидимся. Какой это Чиркуль? Я не знаю. Во всяком случае, это Урал... И тебе там будет неплохо. Я подыщу квартиру с верандой, чтобы тебе возможно было работать, и кого-нибудь пришлю за тобой.

—Нет. Не присылай, не одолжайся, сами доедем,— и, погрустнев, оглядываясь, боясь, как бы ее не услышала мать, Татьяна спросила: — Коля, а они сюда не доберутся, немцы?

—Ну что ты? Там, на границе, их и пристукнут.

В то утро двадцать второго июня Николай Кораблев