Unknown

Пусть это звучит немного драматично, но именно сейчас я понимаю, что это значит – лишиться всего. Мама только закончила свой первый день химиотерапии – цель этого лечения успеть убить раковые клетки, прежде чем они убьют маму – и все, что у меня есть, это пара сообщений от папы, что она хорошо себя чувствует.

Финн борется, возможно, с самым трудным решением в своей жизни. А я только сейчас осознала, что он – Мой человек, и сейчас я полна сил помочь ему пройти через все это.

Это хреново, ведь на самом деле я знаю, что нас обоих сделает счастливыми: наши голые тела, переплетенные в постели. И чем больше я понимаю, что у меня к нему настоящие чувства, тем больше уверена: я не смогу провести с ним эту ночь. Финн будет первым парнем, с кем я занималась сексом, при этом испытывая к нему любовь. Ох.

Он пожимает плечами, засовывая руки в карманы.

– Ну как-то так.

У меня немного кружится голова, я заставляю себя дышать и сконцентрироваться на разговоре. С собственными проблемами разберусь позже.

– Так когда ты возвращаешься домой? – стараясь звучать легко и непринужденно, интересуюсь я.

– Через пару дней.

В груди резко заныло.

– У-у-у.

Он улыбается, не отводя взгляда от моего рта.

– Ты признаешь, что будешь скучать по мне, Имбирная Печенька?

Я показываю ему средний палец и не отвечаю.

Глава 10 Финн

Харлоу заявилась ранним утром, умудряясь держать в одной руке поднос с тремя стаканчика кофе на вынос, а в другой бумажный пакет.

– Доброе утро, Солнышко! – щебечет она, проходя мимо меня в гостиную. – Я принесла завтрак.

– Сейчас семь утра, Печенька, – бормочу я, почесывая подбородок. Я два дня не брился, стою без рубашки… Ей вообще повезло, что я нацепил хотя бы штаны. – Что ты здесь делаешь?

– Нам нужно устроить мозговой штурм, – она идет на кухню и шепотом спрашивает: – Оливер еще дома?

В этом старом доме довольно прохладно. Деревянные полы ощущаются прохладными под моими босыми ногами, когда я плетусь ей вслед.

– Он в душе.

По крайней мере, я так думаю. Дома я просыпался до рассвета и уходил на пристань. Но эта пляжная жизнь избаловала меня и потакала моим совиным желаниям подольше поспать. Хотя сомневаюсь, что хоть раз за последние двенадцать лет я спал хотя бы до семи утра. Сегодня я ждал, когда Оливер уйдет, чтобы позвонить братьям и рассказать о вчерашней встрече с продюсерами.

Но все мысли о них тут же испарились, когда я повернулся и увидел нагнувшуюся над раковиной Харлоу и ее идеальную попку в обтягивающих штанишках для йоги.

Не обращая внимания на то, как я пялился, она выпрямилась и начала шарить по шкафам.

– А где тарелки?

Я пересекаю комнату и встаю прямо позади ее, тянусь к дверце над ее головой и достаю желтые тарелки. Харлоу сначала замирает, схватившись руками за край столешницы, и лишь потом расслабляется, откинувшись на мою грудь.

– Вот, держи, – говорю я, наклоняясь, чтобы голос прозвучал прямо у нее в волосах.

Она так вкусно пахнет, ее попка прижата к моему члену, и мне срочно нужно отступить на шаг, прежде чем она почувствует, что я начал твердеть и возбудился, как семнадцатилетний мальчишка. Я отодвигаюсь и сажусь у маленького кухонного островка, поставив свои босые ступни на планку барного стула.

Ей потребовалась минутка, чтобы прийти в себя, я усмехнулся, когда она неуклюже поставила тарелки и открыла пакет.

– Ты выглядишь запыхавшейся, Печенька.

Она поднимает голову, готовая убить одним взглядом.

– А по какому вопросу у нас мозговой штурм? – интересуюсь я, катая апельсин по прилавку. В желудке урчит от голода, когда я вижу, как она заглядывает в пакет и достает оттуда самую большую в мире липкую глазированную булочку с корицей.

– Твоя ситуация, – громким шепотом говорит она и шлепает меня по руке, когда я попытался макнуть палец в глазурь.

– Моя ситуация?

– Красавчики Тихоокеанского Побережья. Соображай быстрее, Финниус.

Я закатываю глаза.

– Ты же знаешь, что это не так будет называться.

– Только потому, что ты не интересовался моими идеями.

– Поскольку я безумно рад, что ты принесла мне поесть, не могли бы мы обсудить эту тему попозже? Ну, знаешь, когда солнце встанет.

– А солнце уже встало.

– Едва ли.

Игнорируя меня, Харлоу ставит передо мной кофе и булочку с корицей.

– Мне лучше думается, когда я бегаю, – говорит она и открывает свой кофе. – И у меня миллион идей.

Я наклоняюсь вперед и откусываю от теплой липкой выпечки, и – богом клянусь – мне показалось, что у меня закатились глаза.

– Охуеть, это самое вкусное из всего, что я когда-либо пробовал, – не раздумывая, я встаю, обхожу стол, кладу ладони на ее лицо и целую.

Это должно было тут же закончиться. Простой дружеский чмок в благодарность. Но удивленный вздох Харлоу быстро превратился в мягкий стон, а ее ладони легли на мой голый живот. По венам растеклось тепло, и я почувствовал каждую точку, где соприкасаются наши тела: ее груди прижаты к моей груди, руки на моей коже, а губы движутся в такт с моими.

Я отступаю назад, прерывисто дыша, а Харлоу покашливает.

– Ты на вкус, как корица, – облизывая губы, бормочет она.

– И вам тоже доброго утра.